Мир погибает уже давно, а сегодня он погиб совсем.
Мы не заслужили этого.
Я просыпаюсь, но грохот не прекращается.
Ещё не открыв глаза, я слышу голос служанки: она будит меня, мечется по комнате и говорит, что пустынники опять бомбят Город Первого Солнца.
Я открываю глаза. В разбитом и почерневшем от копоти окне на фоне оранжевого неба ярко-алым горит зарево, и это не рассвет. Рассветное небо бывает здесь тёмно-багровым, иногда зеленоватым, иногда лимонно-жёлтым, но никогда не алым. Это цвет погибающего мира.
Служанка говорит, что надо поскорее бежать в подвал, чтобы укрыться от бомб, иначе все погибнут.
Я сдуваю с себя жёлтое воздушное покрывало из аэрогеля и сажусь на кровать.
Опять гремит, ещё ближе и громче, и всё внутри дрожит от ужаса; но мне надо быть абсолютно спокойной, как те хрустальные статуи жриц звёздного неба, которые разбомбили вчера утром. Тогда тоже гремело, но не так близко и не так громко, а теперь от грохота бомб содрогается пол под ногами и качаются стеклянные люстры с живыми светлячками внутри.
Я прошу у рабыни флакончик с аэрогелем и укутываюсь с ног до головы в сиреневое платье-облако. Ненавижу сиреневый цвет».
Его отправили на принудительное лечение неделю назад. В октябре он ворвался в здание Пулковской обсерватории и подрался с научным сотрудником, требуя немедленно связаться с планетой. Угрожал, что взорвёт гранату, но при обыске ничего не нашли.
Об этом много писали в новостях. Хорошо, что видео с камер так и не выложили, была бы совсем клоунада. Впрочем, на это стоило бы посмотреть.
Хромов включил электрический чайник, насыпал в грязную кружку немного растворимого кофе и снова сел за монитор. Он ненавидел растворимый кофе, но это был единственный способ проснуться.
В дверь постучали.
– Войдите, – сказал Хромов и сам удивился, насколько хриплым оказался его голос.
В проёме показалась голова Зинаиды Петровны, старшей медсестры.
– Павел Сергеич, проснулись?
– Как видите, – хмуро ответил Хромов. – Я совсем плохо выгляжу?
– Ага, – она улыбнулась.
– Спасибо за искренность, Зинаида Петровна. Я в порядке, готовьте там этого вашего… космонавта.
«Космонавт» – неподходящее слово, подумал он, надо бы пошутить остроумнее, но мозг отказывался работать.
– Да, он в столовой. К одиннадцати?
Хромов кивнул. Зинаида Петровна исчезла и закрыла за собой дверь.
Он продолжил читать.
«Я слишком хорошо помню это и не могу забыть. Я закрываю глаза и до сих пор вижу это. В грязно-оранжевом небе медленно проплывает корабль пустынников – дирижабль из мягкого непробиваемого стекла, накачанный летучим красным туманом. Он похож на сытое брюшко гигантского насекомого. Даже здесь слышно, как натужно скрипят его неповоротливые башни, ощерившиеся стволами, как лязгают шестерёнки и шипит газ, тонкими струйками вырывающийся из паровых клапанов, – значит, корабль сейчас начнёт снижение.
Ещё один такой же корабль завис в небе над торговыми рядами, а другой медленно разворачивается в сторону императорского дворца.
Пустынники, дикие безграмотные кочевники, жалкие белые черви, хватило же им ума поднять в воздух этот проржавевший хлам, пригнать к городу сотни боевых самоходов, лязгающих ржавыми шарнирами, продырявить стены из пушек, которым было более полувека, – а ещё их танки, тысячи танков, собранных прямо в шатрах посреди пустыни из откопанных фрагментов, которые остались от прошлой войны, – как, как у них это получилось?
Где армия и почему никто не стреляет по кораблям?
Я знаю, если статуя Бога Трёх Солнц упадёт – это будет конец».
Дочитав пост до конца, Хромов понял, что чайник давно вскипел. Нехотя встал, налил в кружку кипятка, размешал ложечкой – он постоянно забывал, что ложечка слишком быстро нагревается, и снова обжёгся, размешивая кофе. Теперь надо подождать, когда кофе остынет. Он не мог представить, где берутся все эти люди, которые могут пить кипяток. Может, они тоже инопланетяне?