Чувство любви к людям, независимо от их происхождения и родовитости, было для Некрасова естественным, и именно оно звучало в стихах. «Его послал Бог гнева и печали / Царям земли напомнить о Христе» – эти строки из «Пророка», посвящённого Николаю Чернышевскому, можно отнести и к самому поэту. Кто как живёт, тот так и пишет: да, он стал со временем богачом, «барином», поднявшись к материальному благополучию из крайней бедности, но на стихах сибаритство никак не сказалось – до последнего дня! Значит, не в деньгах, заработанных собственным, а не крепостным трудом, была цель жизни этого умнейшего человека (ум Некрасова отмечали практически все, кто с ним близко общался, да, впрочем, это видно и по стихам), не в славе – он едва ли не самый прижизненно почитаемый поэт в русской литературе, и даже не в «литературном деле» – это ведь Некрасов «развернул» само течение русской журналистики, возродив «Современник» и влив новую жизнь в «Отечественные записки». Но в чём же тогда? Почему в стихах его так много неизбежного, честного, тяжкого страдания? И почему, несмотря на «некомфортность» этой главной темы, стихи его неизменно вызывают отклик в молодых сердцах? Может, потому, что настоящий поэт всегда идёт путём Христа? Дорогой Христа, то есть любви: «Стихи мои! Свидетели живые / За мир пролитых слёз!»

И ещё: «Я призван был воспеть твои страданья, / Терпеньем изумляющий народ…»

Мне было десять лет, когда наша семья покинула родное село и переехала жить на окраину райцентра. Мы поселились в половине дома – тесной совхозной квартирке с печным отоплением и с небольшим двориком, где находились хозяйственные постройки и «удобства». Здесь, на улице Некрасова (официальный адрес!), я прожила семь лет – до поступления в институт.

В общем, это была та же деревня, что и прежде, только ближе к городу. Перед домом лежала просёлочная дорога, потом шёл небольшой выгон, где привязывали коз и телят, ещё дальше высились белённые извёсткой строения молочно-товарной фермы – там работал отец.

Легко, сами собой, ложились на сердце слова некрасовской «Тройки»:

Много раз, глядя на песчаную дорогу у дома, я твердила эти стихи, восхищаясь их красотой, наглядностью и музыкальностью. Они были и обо мне, конечно, точно описывая и мою задумчивость (частенько я бывала «в стороне от весёлых подруг»), и внешность: «На тебя заглядеться не диво, / Полюбить тебя всякий не прочь: / Вьётся алая лента игриво / В волосах твоих, чёрных как ночь».

Во всякой юной, мечтательной девушке живёт надежда на необыкновенную, романтичную любовь, которая возникнет внезапно, налетит, как тройка на дороге, и навсегда умчит «чернобровую дикарку» из бедного быта и нужды. Любовь разрушит предписанность и неотвратимость социальной судьбы!

Но чудеса случаются с единицами, а для большинства – извечная женская доля, чёрная работа, тяжёлая жизнь. И потому:

Это были стихи про мою маму: «От работы и чёрной, и трудной / Отцветёшь, не успевши расцвесть, / Погрузишься ты в сон непробудный, / Будешь нянчить, работать и есть». Семья, четверо детей, крестьянский труд, работа на огороде, хозяйство – нам нужны были деньги для постройки собственного дома. Мама вставала первой и ложилась последней, всех кормила, обшивала и обстирывала; всех любила, для каждого находила «гостинчик» и доброе слово, а душа её всё время искала прекрасного, совершенного. Мама читала мне наизусть из Некрасова, Пушкина, Лермонтова, из Гоголя и Толстого, из Чехова и Горького. Она не щеголяла знаниями (перегруженная работой, она всё-таки находила время для книг, и читала много – до смерти), а естественно пребывала, помимо привычного быта, в другом мире – её несбывшейся жизни. Специально не уча, не наставляя, она словно передала, «перелила» в меня часть этой тонкой невидимой материи, к которой стремилась её душа.