К половине первого был поднят сигнал «Приготовиться атаковать неприятеля». Ударили тревогу, и через несколько минут все было готово – офицеры и матросы по местам, фитили зажжены, ружья заряжены. Экипаж ждал приказаний. Богданович шел, поверяя боевые посты и говоря всем одни и те же слова: «Драться храбро» и «Внимательно слушать команды». Матросы радостно, в один голос отвечали: «Рады стараться!» Поднявшись на мостик, командир коротко бросил старшему офицеру: «По врагу стрелять наверняка, с расстояния пистолетного выстрела!»

Русская эскадра еще только входила в бухту, а англичане и французы уже начали перестрелку с противником. Разгорался бой.

Батареи крепости и острова встретили русских сильным картечным огнем. Богданович приказал стрелять с обоих бортов. Впереди грохотали пушки союзников и турок.

Густой дым от выстрелов закрывал тесный и малоизвестный проход в бухту. Колонна шла во мраке, почти на ощупь.

Проходя мимо вражеских батарей и фрегатов, русские корабли по очереди открывали стрельбу. Наконец батареи на острове замолчали. Эскадра продолжала идти в сплошном дыму, осыпаемая ядрами, картечью и пулями, к своим местам по диспозиции.

Вахтенный лейтенант в недоумении обратился к Богдановичу:

– Я не вижу «Иезекииль». Куда править?

– На румб, по компасу, – коротко бросил командир.

– Компас не работает, картушка[3] сброшена со шпилек. Наверное, от пальбы.

Действительно, с каждым залпом корабль сотрясался от днища до клотика.

Наконец дошли до места, убрали паруса, бросили якоря и под сильным огнем начали разворачиваться как можно ближе к вражескому фрегату. Богданович видел, как лихорадочно турки перезаряжают орудия, как носятся их офицеры, отдавая команды гортанным голосом. Когда маневр был закончен, капитан скомандовал: «Палить правым бортом до уничтожения неприятеля!» Теперь все зависело от артиллерии.

По всей бухте разгоралось сражение – кровопролитное, губительное и решительное. Два флота, почти сцепившись реями, были похожи на двух безумных бойцов, которые на поединке ищут не жизни и победы, а смерти со славой. Противники уже не могли уклониться или избежать истребления: малейшая неудача в движении или упущение в стрельбе могли привести к гибели.

Грохотания двух тысяч орудий слились в один громовой звук, море колебалось, как от землетрясения, корабли дрожали от воздушных волн. Бухту заволокло облаками дыма. Небо и вода исчезли, и день превратился в ночь; лишь вспышки пушечных выстрелов освещали и открывали цели сражающимся кораблям.

«Александр Невский» вел стрельбу по нескольким целям: по двум фрегатам в первой линии и по двум корветам – во второй. Это был кромешный ад. Ревели орудия, стрелявшие почти в упор, ядра свистели над головами, звенели книппели на лету, сыпались картечь и пули, шипели зажигательные снаряды – брандскугели. Трещало дерево. Сверху валились обломки, раскачивались лопнувшие снасти. Гул стоял такой, что не слыхать команд. Трудно было дышать в тяжелом пороховом дыму.

Богданович стоял на мостике, не обращая внимания на летавшие вокруг снаряды. Лицо его было в копоти, по щеке сочилась кровь. Он продолжал отдавать команды вахтенному лейтенанту и старшему офицеру.

На всех палубах люди делали страшную работу войны. Без мундиров, с завязанными или заткнутыми ушами, чтобы совсем не оглохнуть, канониры перезаряжали орудия. Матросы с дикими взорами и раскрытыми ртами, не замечая опасности, бросались туда, куда им приказывали. Кто похрабрее, повышали голос – им охотно повиновались. Робкие превращались в резвых. Каждый работал за четверых. Несмотря на утомление, силы, казалось, увеличивались. Томимые жаром и усталостью матросы окачивались морской водой, которой поливали палубу, предохраняя от пожара, прикладывались к ядрам или держали свинцовые пули во рту, и тем освежали горящие губы и запекшийся язык. Ничто не устрашало их. Казалось, ужас возбуждал у людей еще большую храбрость. Каждый взрыв на неприятельском корабле сопровождался радостным «Ура!». Даже раненые в кубрике поддерживали возгласами этот символ русской храбрости.