Вдовушки и одинокие дамы, кто с усмешкой, а кто с явной горечью, смотрели на Абуладзе.

– Наш ухажёр на задворках? – говорили одни с явной иронией.

– Олег Николаевич опередил его. Так ему и надо, этому гордому грузину, – со злобой говорили другие.

Общество, – светское общество с его склоками, подвохами, злобой и натянутыми улыбками, скрывающими зависть, а порой и ненависть, со смаком пережёвывало каждую новость, а если новость касалась кого-то из его круга, то с наслаждением.

Тяга молодых людей – Ларисы Пенегиной и Олега Свиридова друг к другу стала важной составляющей пересудов в среде светских дам. Строились всевозможные прогнозы и догадки относительно их отношений, – от игры офицера с юной доверчивой девушкой, в результате которой обязательно рождался ребёнок, до скорой пышной свадьбы и даже дуэли, но с кем, это не выносилось в разговоре, говорилось в общем, – с одним из офицеров полка. И хотя обсуждалось, говорилось и обсасывалось это со смаком, но всё же без язвительности, – Лариса Пенегина и Олег Свиридов были симпатичны светскому обществу.

С того юбилейного бала в дружбе Абуладзе и Свиридова образовалась трещина, а резкий разрыв в отношениях произошёл…

В 1911 году весна стремительно ворвалась в Западную Сибирь. Резко вступив в свои права, – не дав ушедшей сибирской зиме даже мизерной возможности тряхнуть напоследок снежным подолом, – она скатила со своих молодых плеч холодное наследство старухи зимы – облезлые шапки снега на крышах домов, и, раскрывая почки на деревьях и выплёскивая из них мелкие маслянистые зелёные бусинки, развесила на берёзах золотые серёжки, предвестницы бурного цветения природы. Лишь по оврагам и буеракам, в лощинах и низинах ещё лежал и искрился на солнце снег, но он не приносил каких-либо неудобств весне и сибирякам, «высыпавшим» после долгого зимнего застоя, как разноцветное конфетти на новогоднем празднике, в лёгких нарядных одеждах на улицы городов. Шла вторая половина апреля.

Серые шинели «скатились» с плеч офицеров. Вне караула и исполнения службы они уже не носили пояса поверх сюртука или кителя. Брюки в повседневной носке были навыпуск, а ботинки без шнурков. Жаркая весна одела их в сюртуки и кители из белой материи без кантов, «усадив» на голову фуражку с белым верхом. Даже солдатам было разрешено расстегивать хлястик шинели и носить её внакидку на плечах, как плащ, не одевая в рукава. Единственное, что пока не разрешалось, – ходить без мундира, – в одной гимнастерке.

Жара коснулась не только военных омского гарнизона, но и гражданского населения города. Шубы и шубки, зипуны и малахаи, пальто и чиновничьи шинели окончательно покинули тела омичей.

Гимназисты вышагивали по улицам без светло-серых шинелей офицерского покроя с синими петлицами, окантованными белым кантом, в которых они ходили в холодное время года. Сейчас они щеголяли в светло-серых суконных гимнастерках и такого же цвета брюках, опоясанных черным кожаным поясом с инициалами и номером гимназии на никелированной пряжке. На синих фуражках с белыми кантами серебром сияли кокарды, с номером гимназии на двух скрещивающихся ветках.

Реалисты были одеты так же, только гимнастерки и брюки были темно-серого цвета, фуражки цвета зеленого лука, все канты желтого цвета, а пуговицы, пряжка и кокарды золотистые.

Проще гимназистов и реалистов были одеты учащиеся городских школ. Их одежда была вольной и очень скромной, так как это были дети рабочих, ремесленников и других низкооплачиваемых горожан. От неучащейся молодёжи их отличали лишь суконные фуражки без кантов, но с кокардой на околыше.