Сельский писарь о столь печальном случае – воровстве из церкви, сообщил в волость. Приехал полицейский и незамедлительно повёл расследование, в котором факт воровства Павлом – малолетним сыном Тёлкина Семёна Фёдорова подтвердился.

– И как же ты пошёл на воровство? Кто надоумил?

– Ясно кто, диакон наш. Он мне кулёк конфет в фантиках дал, и спросил, могу ли я ночью в церковь залесть? А туда залесть проще пареной репы. Сказал, что могу. Я ещё спросил его, зачем ночью-то, когда можно днём спокойно зайти и помолиться. Ночью-то все святые тоже спят, они же тоже люди, им тоже без сна никак нельзя. Значит, молитву они не примут.

– Так, так! – постукивая носком сапога по полу, задумчиво проговорил полицейский. – И что же нужно было диакону ночью в церкви? Али что своё забыл?

– Не-е-е, – протянул Павел. – Своё ничё не забыл. Сказал, что забыл церковные деньги. Боялся, что могут их уворовать, вот и попросил меня взять их и утром ему передать.

– Что ж не передал? – спросил мальчика полицейский.

– Да я хотел, только не успел спрятаться, – ответил плаксиво. – Церковь рано открылась и меня увидели. А мне деньги совсем не нужны, правда-правда, дяденька полисмен.

– С конфетами понятно. А что ещё пообещал тебе отец Симеон? – спросил напоследок маленького вора приехавший в село полицейский.

– Как деньги ему передам, так сразу двадцать копеек серебром обещал.

На допросе присутствовал дьякон Симеон.

– Было такое? – спросил полицейский дьякона.

– Конфеты давал, не скрываю. Увидел ребёнка у лавки купца Василия Коровина, пожалел, вот и подарил ему кулёк конфет. А о деньгах разговор с ним не вёл и никаких двадцать копеек серебром не обещал.

– А что вы скажете? – обратился полицейский к группе крестьян вызванных для допроса.

– Дак все видели, подавал он ему конфеты, – в голос проговорили крестьяне.

– Вот вам и улика! – проговорил полицейский, закрывая дознание.

***

За три дня до воровства денег.

Пригласив дьякона к себе домой, отец Фотий повёл речь:

– Бедное у нас село. Люди, видели, отец Симеон, в чём ходят?.. В ремках, оборваны, а всё оттого, что нет у них лишней копеечки на обнову, не говоря о том, чтобы дом подправить или скот прикупить. Да, что уж тут, – махнул рукой, и чуть было не смахнул со стола широким рукавом рясы стакан с вином, – детишкам на конфетки и то денег нет.

– Полностью согласен с вами, отец Фотий. Беден у нас народ. Вот надысь видел мальчонку лет двенадцати, оборванный, сопливый, грязный. Молча стоял у лавки купца Василия Коровина и жалобно смотрел на всех. Пожалел я его, купил кулёк конфет в фантиках. Так видели бы вы, отец Фотий, какой он после этого был счастливый. Кажется, большего счастья ему и не надобно было. И таких несчастных детей у нас вся страна. Вот ведь как бывает, при богатой стране народ нищенствует. Почему так? В ум не возьму!

– Что уж тут брать? В ум, али ещё куда… Наше дело церковную службу справно нести, а то, что беден народ, так на это воля божья! Господь Бог бедностью и нуждой рабов своих в этой жизни к жизни светлой в раю готовит. А конфетки… – Фотий призадумался, – конфетки… оно хорошо! Ребятёнку радость.

– Павлу-то… оно, конечно, радостно, а вот душе моей покоя нет.

– Отчего же она страдает? – удивился Фотий.

– Оттого, что рад бы всех детей конфетами одарить, только нет у меня такой возможности. Вот, к примеру, праздники у нас… Что мы делаем? По домам ходим и с молебен деньги берём.

– А как иначе? Церковь надо содержать, да и самим что-то есть надо, – ответил Фотий.

– Понимаю я всё это прекрасно. Не об этом речь, а о том, чтобы меру знать, не отбирать последнюю копейку у труженика. А в праздники бесплатные подарки детям раздавать. Не так бы это и накладно было для церкви нашей.