К трем часам ночи в подполе пробудилась ведьма. Она не считала гостеприимство добродетелью. Первым делом Анат решила воздать мелкой дряни за самоуправство, а потом расправиться со смельчаком, который так опрометчиво решил прилечь на ее койку.

*Гекатейон – изображение трех женщин вокруг столба, символизирующее богиню магии Гекату.

Лекарь проснулся от грохота и сдавленного визга в гостиной. Он спихнул с кровати Бубушика, который так утомился, что и ухом не повел, продолжая сипло похрапывать.

– Где мои сапоги, мудозвон?! – злобно прошипел Луп, шаря под кроватью.

– Чего ты бесишься, магистр? Я не звонил, – сонно пробормотал буро-зеленый чертик, почесывая бежевое брюшко. – Ох, прости меня! Сонные чары враги наслали!

– Умеешь отмазки придумывать, – улыбнулся Луп, пока Бубушик обувал его. Провинился, шишига.

В комнату приковыляла ошеломленная и избитая девушка. Из-за левого уха стекал ручеек крови, рваная ночная сорочка открывала синяки и глубокие ссадины на миниатюрном теле. Луп витиевато выругался.

– Теткина работа?

– Да, – заплакала она. Колдун привлек ее к себе и осмотрел. Оказалось, что девчонка серьезно ранена: скальп за левым ухом надорван. К тому же она потеряла сознание от удара по голове, и сейчас ее тошнило, что указывало на сотрясение мозга. Луп сказал, что зашьет рану и дивчина будет, как новенькая. В походе он уже приобрел навык, штопая свои носки.

Гордана отказалась от анестезии в форме крепкой сливовицы. В ее семье не принято выпивать, особенно юным девушкам. Стремясь добиться красоты и тонкости шва, мастер не спеша водил иголкой, которую сначала прокалил на пламени свечи, а потом продезинфицировал в самогоне вместе с шелковой нитью. Стиснув зубы и зажмурив глаза, Гордана еле терпела боль. Порой не могла удержаться от стона. Даже взмокла от усилий казаться мужественной.

Покончив с этим, Луп и Гордана убедились, что на близнецов не обрушился гнев колдуньи. Магия гостя сработала, как надо. А может, Анат рассудила, что перед ней провинилась только сестра.

– За что она так отделала тебя? – участливо спросил колдун.

– Не знаю. Не могу сказать, умерла или нет эта ужасная женщина. Она мучилась от сильных болей, когда мы пришли сюда. Лесные чаровники сначала приносили Анат различные снадобья, а потом похоронили в подполе, но сказали мне, что тетушка по-прежнему хозяйка в этом доме. Так и есть, Луп. Без ее разрешения я не могу брать вещи. Вон в той шкатулке сами собой появляются деньги на неделю и список продуктов, который мы можем себе позволить. Если я ослушаюсь ее или братья расшалятся, она, словно вурдалак, выходит из погреба и бьет меня, за волосы таскает. Не подумайте, что я неряха. Без позволения тети я не могу и шагу ступить, даже в комнатах прибраться. Тем более, гостей принимать.

Синильный хлопнул себя по коленке и захохотал.

– Вы не верите мне? – всхлипнула Гордана, трогая повязку.

– Да верю я, что сквалыгу могила не исправит! Это надо так вцепиться в свое барахло! Чую, немало сокровищ припрятала старая скряга! – веселился Луп, в предвкушении потирая узкие ладони.

После завтрака, который представлял собой унылую овсянку на воде, колдун дал лекарство Павле и Давиду. А потом спустился в подпол, ожидая, что он окажется пещерой Али Бабы. Лопата в деснице, мешок под мышкой, чемодан за собой Бубушик на веревке тащит, напрягается.

Погреб казался более пригодным для житья, чем верхние комнаты. Просторное чистое помещение. Вдоль стен тянутся полки с сырами, крупами, окороками, сухофруктами. Под ними стройным рядом стояли бочки с винами. В северном углу доски сняты и насыпан холмик с отверстием в изголовье. Он обставлен с четырех сторон огромными  сундуками. Из позеленевшей почвы, вместо креста, торчала чья-то берцовая кость. На ней висел затертый медальон на черной ленте. Луп открыл его и узрел лицо молодой пышки с портрета. «Мда, кое-кто не парился с погребением и изрядно сэкономил на памятнике», – сделал вывод Луп, вешая его нам место. Его больше заинтересовали сундуки.