Но только здесь мы себя совсем к отличницам не причисляли и тряслись до дрожи, надеясь наскрести хотя бы на минимум.
За три дня до экзаменов у Олеси произошел нервный срыв, она плакала и собиралась ехать домой, в Россию, без боя. Я успокоила ее, а внутри удивлялась: как же графики?
За один день до начала срыв стучался и ко мне, но я победила его, листая книгу всю ночь.
И мы вышли победителями из этой сессии – точнее, я вышла.
Олеся провалила один экзамен из-за того, что спрятала маленькую шпаргалку в калькулятор. Ей дали закончить работу, а потом вручили бумагу, в которой назначалось слушание по вопросу отстранения ее от экзамена и признания результатов невалидными. Из-за маленькой формулы в калькуляторе.
На слушании, которое случилось через три дня, я сопровождала ее.
Из кабинета она вышла, как выходят из операционной проигравшие врачи. Пересдать можно будет только через полгода, то есть в нашем случае никогда.
Олесю этот факт просто расколошматил. Она впала в отчаяние, которое помогали усугублять родители.
Услышав очередной громкий и резкий разговор, я постучалась к ней после их телемоста.
– Олеся, можно поговорить? – спросила я.
Олеся сидела перед захлопнутым ноутбуком и не оборачивалась.
– Олеся, ну ты чего? Опять что-то тебе родители говорили? Не созванивалась бы ты с ними пока, ну ей-богу, тот экзамен – это просто глупость наша, я могла бы тоже попасться, да ну и кому он нужен, правда? – Я успокаивала, но знала, какой позор лежит на ней сейчас, я бы переживала не меньше, а может, и даже больше на ее месте.
– Ксюша, я не хочу сейчас говорить. Правда, выйди, пожалуйста. – Олеся проговорила это очень тихо, сдерживаясь, но за словами послышались всхлипы, резкий звук втягивающейся жидкости в нос.
– Олеся, ну ты даешь. – Я замешкалась, а потом подошла и обняла ее за плечи.
– Да не для меня эта Голландия! – закричала она резко, отталкивая свой ноутбук на край стола. – Я зря сюда приехала, понимаешь? Я глупая, глупая, глупая я! Мне нечего здесь делать, только деньги родительские трачу! – она выплевывала слова. Мамины слова. Да еще и так, как будто пыталась обидеть меня ими, как будто это мне они предназначались.
От объятий моих она отстранилась.
– Ты вот! У тебя все классно! Ты во всем разобралась, все сдала отлично, парни вокруг тебя вьются, а я что? Что я здесь делаю? Зачем я приехала? – Глаза Олеси горели, подбородок трясся.
– Олеся, о чем ты? Это я-то умная? Ты мне переводила вообще-то кучу всего, да я без тебя вообще бы не справилась. – Я начинала жалеть, что не ушла раньше, эти обвинения не входили в мои планы.
– Мне бы только хвостом вертеть, развлекаюсь, и все, ничего больше, – Олеся продолжала добивать себя какими-то чужими фразами.
– Какие несправедливые слова! Да мы с тобой столько здесь учимся, как никто другой, просто нам тяжелее, они все вон знают английский, учатся по той же системе, а нам в новинку. Чего ты говоришь-то такое? – Я начала тоже злиться, потому что скандалить мне придется не с кем иным, как с мамой Олеси.
– Я ду-у-у-ра-а-а, – взвыла она снова и теперь уже уткнулась мне в плечо.
– Так, так, давай-ка мы на кровать переместимся? – Я потянула ее к кровати, она поддалась. Я села рядом, она легла и отвернулась.
– Во-о-о-он, ты и гуляешь, и учиться успеваешь, что со мной не так, Ксюша? Что не так? Почему я всегда в догоняющих? – Она шептала что-то и стонала в подушку, я не все разбирала, но наконец-то до меня дошло:
– Тебе мама это все сказала?
Мама Олеси была разрушительна в своем стремлении контроля, когда-то Олеся мне рассказывала, что мама постоянно сравнивала ее с ее успешными подружками в школе. Значит, и здесь сравнение не прекратилось.