Как две тусклые луны над ним появляются лица молодых господ.

– Очень голодный мальчик, – замечает правый господин.

– Великолепно голодный мальчик, – поддакивает господин левый.

Мишка смотрит в ясное, заботливо вычищенное небесными дворниками небо, в невероятно белые звезды, которые, наверное, эти же дворники начистили мелом – чтобы ярче сверкали – и молчит.

– Мальчик, ты хочешь вкусно поесть? – спрашивает правый господин.

«Господи Исусе Христе, – думает Мишка. – Пусть они ничего дурного со мной не сотворят».

– Бесплатно, – уточняет левый господин. – И еще полтинник получишь.

«Господи Исусе Христе, помилуй мя грешного, в такой-то святой праздник – такое искушение».

– Да ладно полтинник, – подхватывает правый. – Рубль. Рубль хочешь сверху?

«В руки твои препоручаю себя, Господи…»

– Хочу! – говорит Мишка и резко садится. От боли в затылке начинает мутить, перед глазами пляшут разноцветные мушки – но он хочет этот рубль, хочет есть, хочет!

– Вот и прекрасно, – хором смеются молодые господа и поднимают Мишку подмышки.

В трактире тепло, и Мишка тотчас же соловеет. Он медленно скользит взглядом по висячим лампам, по деревянным столикам, по картинкам на стене – как они называются, оле… оли… олигра…? – и чувствует, как его веки наливаются свинцовой тяжестью. Он пытается не клевать носом – и вслушивается в то, что ему объясняют молодые господа.

– Мы, брат, поспорили, – постукивает пальцами по столешнице правый. – Ты ничего такого не подумай, спор серьезный и даже я бы сказал, научный.

– Естественно-научный! – поднимает палец левый, изучая меню.

Мишка кивает, облизывая пересохшие губы. Снег в галошах растаял и ему кажется, что его ноги опущены в холодные лужи.

– Так вот, – продолжает правый, тыкая левому в меню на какую-то строчку. – Остендские, думаю. Ты, как мы понимаем, человек в разносолах не искушенный, корку хлеба за деликатес почитаешь, так?

Мишка опять кивает, не сильно заботясь, о чем идет речь. Его обещали покормить и за это дать рубль – больше его ничего не интересует.

– Вот мы и поспорили, сможет ли человек неопытный оценить незнакомое лакомство – и съесть его с таким же удовольствием и столько же, сколько человек знающий.

Мишка снова кивает. Еда и рубль, рубль и еда – вот и все, что ему надо.

– И ежели такое произойдет, то будет означать, что человек благородный и человек самого низкого происхождения в кулинарных науках суть одно и то же.

Кивок, кивок, кивок.

– Но рубль! – уточняет правый. – Только в том случае, если съешь все. Так как это исключительно моей волей тебе вознаграждение. А полтинник – от Ивана Викентьевича, если сдашься. Усвоил?

Кивок, кивок, кивок. Рубль, конечно же, лучше полтинника. Мишка сделает все, чтобы получить рубль.

– Чудесно, – левый машет рукой, подзывая полового. – Тогда и начнем, пожалуй.

Мишка пытается прижать к небу упругий комок – но тот никак не поддается, словно специально ускользая от языка. Тогда он зажмуривается – и судорожно дергая челюстью, пытается проглотить. Это получается лишь с третьей попытки – комок на мгновение застревает у Мишки в горле, заставляя хрипло застонать, – а потом проскальзывает в живот.

Во рту стоит вкус тины, глины – и почему-то мокрых тряпок. Мишку чуть не выворачивает наизнанку – но перед глазами заманчиво маячит рубль, и поэтому он лишь сцепляет зубы и остервенело шмыгает носом. Господи Исусе Христе, помоги. Это был только первый комок – а во льду лежит еще дюжина без одного: словно загустевшие на морозе чахоточные харчки Грихи Рябого.

Мишку снова передергивает.

– Да, брат, – ухмыляется правый господин. – Это тебе не кислые щи.