Вечером Потап закрыл свой опорный пункт на ключ и отправился домой пешком. Жил он всего через пару дворов, потому и не ездил до него на машине. Зачем служебное авто гонять?

Но только он вышел за калитку, как услышал скрипучий голос за спиной.

– Потап, а Мишка живой?

Потап невольно вздрогнул, не ожидая, что кто-то будет сидеть на скамейке у ограды. Обернувшись, он увидел приземистого мужичка в годах, положившего обе руки на трость, а во рту державшего папиросу.

– Матвей, – облегчённо выдохнул Потап. – Как ты меня напугал. Тебе чего дома не сидится?

Он подошёл и присел рядом.

– Да, какой тут дома сидеть? Новостей в деревне раз-два и обчёлся. А сегодня прям всё село гудит. То Мишка убился, а потом батька евоный Димку убить хотел.

– Да, не убился никто, – вздохнул Потап. – Мишка живой, только головой приложился крепко. Крыша, в общем, у него поехала. Только почему-то шлем целый, а голова повредилась. Мистика прям какая-то. А Денис только кулаками помахал перед мордой Димкиной. Растащить успели вовремя. Я вот боюсь, как бы он ему дом ночью не поджёг. Этот может.

– А правда, что Денис сидевший? – хитро прищурился Матвей.

– Вот потому я и боюсь. Да. Сидевший. В девяностые он в ОПГ одну входил. Чего только ему не шили – организацию похищения, убийства двух и более лиц… Доказать не смогли. Но и до этого он сидел за грабёж. Вот только в нулевые остепенился.

– М-да… Дела… – протянул Матвей и затянулся своей вонючей папиросой. – А сам как думаешь? Что с Мишкой случилось?

– Несчастный случай, – пожал Потап плечами. – Правда, чтобы это доказать нужна экспертиза. А эксперты сами руками разводят. Мишке даже точный диагноз поставить не в состоянии. Мозги у него вскипели и всё. Дёрнул его чёрт в Чёртов лог поехать.

– А, может и чёрт, – многозначительно произнёс Матвей.

– Что? – устало вздохнул Потап. – Веришь в чёртово пристанище в этому логу? Ладно, дети. Этим много не надо.

– Я, Потапушка, седьмой десяток уже размениваю, – с некоторой укоризной произнёс Матвей. – И все здесь, в этой деревне. Не мотала меня нелёгкая по стране нашей необъятной. С младых ногтей тута вот живу. И сколько себя помню, никогда не было такого, чтобы черти в деревне скакали. Хотя, нет… погоди…

Матвей сделал задумчивое выражение, уперевшись глазами в землю. Потап замер, ожидая, продолжения. Матвей никогда не слыл выдумщиком, потому интересно было, что он скажет.

– Помню, как прежний участковый наш, – наконец, вспомнил он. – Напился до чёртиков.

– Тьфу ты… – Потап отвернулся от него.

– Тогда да. Повеселили они его, а потом и всю деревню, как в этой же самой избе дырки от пуль считали. Всё табельное в потолок отправил, а потом ещё и самим пистолет в них кидался, – уже смеясь продолжал Матвей.

– Вот ты меня порицаешь, что не серьёзно к тебе отношусь, а сам такие шутки выдаёшь, – обиженным тоном сказал Потап.

– Ладно, не серчай, – в последний раз хихикнул Матвей. – А коли серьёзно хочешь. Так, правда, никогда в логу том чертей не видывали. До недавнего времени. Но место там и правда нехорошим стало. Видел, даже тропа заросла.

– Да, видел. Перестал народ там ходить. Странно, там по прямой сотня метров, зато вокруг добрых полкилометра топать.

– Вот потому и топают в окружную, что лучше так. Ты Глашку нашу помнишь?

– Бабу Глашу? Конечно, добрая хозяйка. С больным дедом такое хозяйство держит.

– Вот с неё-то всё и началось, – поднял Матвей указательный палец. – Пошла она до Марфы, сестры своей. Как раз по прямой, через лог. Идёт, а сама по мобильнику трещит с ней. И как она сама потом рассказывала, только в лог спускаться, а по земле топот, будто табун лошадей несётся. Она аж перепугалась. Бегом из лога выскочила. Глядь, а ни лошадей, ни коров, никого нет, кто бы мог топать так. Ну, тогда порешили, что показалось ей. Нечего по телефону трещать, когда ногами передвигаешь. Хотя сама клялась, что слышала всё прекрасно, даже земля под ей дрожала. Потом, значится, уже по осени, Федька конюх по пьяной лавочке к Тоньке попёрся. Взял пару пузырей первача и почесал, жаних хренов. Да, так в логу тот первач и бросил. Бежал так, что хмель из башки его тупой выветрился. Неделю потом из избы выйти не мог. Трясся всем телом и рассказывал, как нос к носу с нечестивым столкнулся. Рыло, говорит, у него свиное, копыта вместо рук и ног, а по земле хвост волочится. Вот с него-то и стали чёрта опознавать в логу. И название логу придумали.