22.07. Я проснулась от криков «На линейку!» Горит свет, за окнами чернота и смех. Время 23.45. Быстро оделась, вышла. Перед вагончиками выстроились все и хохотали: Дитмар в майке и светлых широченных полосатых штанах улыбался. Видно, собирался лечь. Все были оживленные, веселые, грязные. Оказывается, только пришли с работы (я дежурила в тот день), разгружали вагоны с гравием. Видно, поработали на славу. Наш вагончик, как всегда, начал готовить стол. Я специально пошла к мальчишкам попросить нож. Сережка услышал про еду, начал одеваться. Ута перед ним кокетничала, он смотрел на нее. Скоро вышел, через некоторое время вышла она.

Ночь. Тихо-тихо. За окном светлые поля, по дороге проносятся два ярких глаза и темный силуэт машины. Издалека приближается шум, стучат колеса, прогрохотал поезд. В такие минуты особенно остро чувствуешь, как что-то уносится вдаль и не возвращается. Пролетают иногда самолеты. Их тяжелый, гнетущий шум придавливает, будит тяжелые мысли. И почему-то всплывает в памяти дата 22 июня, и становится страшно. За элеватором опять пронеслись поезда, гудком и лязгом огласив тихую ночь. И снова тишина. И, как падающие звезды, в голове мысли, обрывки ситуаций. Они перечеркивают друг друга, проваливаются в черноту. И вспыхивают новые звезды-мысли, и снова то легко, то горестно от них.

Не подходи ко мне.

Не говори со мной,

Оставь наедине с моею болью.

Не знаешь ты, как кровь стучит в висках,

Когда уходят двое в поле…

На фоне темно-синего неба прошли две темные фигуры, скрипнула дверь: пришла Ута. И я уснула.

23.07. Утром шли на работу: Ута была грустная. В перерыве она и Сережа сидели рядом, к ним присоединился Дитмар. Так втроем они сидели недовольные. Сережка пересел к нам. После обеда Ута опять работала рядом с Сережкой, счастливая, радостная.

У меня на душе уже не скребли кошки. Раз они нравятся друг другу, нечего и переживать из-за него. Дитмар трудился в самом конце вагона (разгружали гравий). Несколько раз он опирался о вагон, закрывал лицо в ладонях, так долго стоял неподвижно, потом тоскливо смотрел в сторону Уты. Когда Сережка проходил мимо, он исподлобья грустно наблюдал за ним, и в глазах его стояла голубая тоска. Сережка бегал мимо в желтой футболке и желтой кепке с кокетливыми красивыми глазами и ангелом смотрел на всех. Соня сказала, что все знают, почему я грустная, даже немцы между собой говорят об этом. И Сережа знает, как переживаю я. Боль, до сих пор томившаяся внутри, вдруг выплеснулась наружу. И снова жизнь показалась пустой шуткой, и снова охватило ощущение одиночества. Но я смеялась, пела, шутила, а в душе слезами обливалась. Они такие счастливые – оба в желтых футболках – рядом. Поневоле девчонкам в минуты отдыха изливала свою боль. Галка не выдержала:

– Ты, между прочим, отлично держишься.

– Есть еще, значит, сила, – смеялась я.

Ночью снова не могла уснуть, пока не скрипнула дверь.

26.07. Ездили в колхоз имени К. Маркса на заготовку веточных кормов. Тоскливо было ужасно, а перед глазами – березы, свет, нежность. Ходила по лесу одна. Пошла подальше, чтобы набрать веток побольше. Лес, кругом деревья, орешник чудно пахнет, красные ягоды ландыша, осенние лесные тропинки. Да, в лесу уже осень… Очнулась, решила возвращаться. Пошла в обратную сторону. Не слышно ни голосов, ни топора. И разом чужим показался лес. Будто сменили декорацию. Чужими стали деревья, кусты, тропка. Кажется, за тем деревом слышала голоса, но сейчас оно отчужденно смотрит на меня. Пошла по тропке, набрела на дорогу, устланную желтыми листьями. Шла долго. Вышла из леса. Впереди – вспаханное черное поле, за ним – асфальт. Дорога, по которой мы приехали. В какой стороне колхоз? Пошла наугад. Синее небо, желтые поля, пустынная дорога. Будто прилетела с космоса на планету, где исчезло все живое. И в первозданной живости тихо шумит поле и голубизной сияет небо.