Но до Дельконы мы так и не доехали – через несколько дней у Стембы из-за воспалившейся раны на ноге начался страшный жар, да и я простыла во время последнего перехода, так что мы остановились в хоть и небольшом, но достаточно хорошо укреплённом Крожбо. Продав одного из коней, Нарсия сняла просторную мансарду в одном из окружающих рыночную площадь домов и, достав необходимые припасы у местных травников, стала терпеливо выхаживать всех нас…

Наше житьё в Крожбо было на диво монотонным и серым: перевязки, лекарства, настои, однообразная еда… Впрочем, дело было не только в них – от одного взгляда на целый день проводящую в кресле, монотонно покачивающую головой мать тускнели даже освещающие мансарду солнечные лучи. Хотя прабабка ничего мне не говорила, я каким-то образом понимала, что прежней мать не будет уже никогда, но даже это горькое знание не поколебало охватившего меня равнодушия. Я всё ясно осознавала, отвечала на заданные вопросы, терпеливо сносила перевязки медленно заживающей руки и ежедневное втирание в голову смешанной с яичным желтком крапивной настойки – у меня ни с того ни с сего начали сыпаться волосы, и Нарсия отчаянно боролась с этим моим новым недугом, – но всё вокруг представлялось мне странно выцветшим и безразличным. Теперь большую часть дня я проводила у окна, равнодушно наблюдая за суетящимися внизу горожанами, но предпраздничная суета одетых в яркие платья людей казалась мне чем-то сродни муравьиному мельтешению – я не видела в этом ни смысла, ни цели…

Между тем непрестанно бегущее вперёд время приносило свои плоды – от ран потихоньку начал оправляться Стемба. Сильно похудевший, с коричневой коркой на изуродованной щеке, он встретил собственное выздоровление с таким воодушевлением, что Нарсия с трудом загнала его обратно в постель, но вылёживаться без дела «Лис» смог от силы ещё три дня, а потом решительно потребовал для себя работы по дому. Вначале Нарсия сгрузила на него растопку печи и готовку, решив, что этого вполне хватит, чтобы успокоить только-только вставшего с кровати воина, но не тут-то было. Уже вскоре всё ещё сильно хромающий Стемба таскал воду из колодца и помогал прабабке ухаживать за матерью.

Между тем Нарсию беспокоили не только неуёмность Стембы и моя молчаливость: блуждающие по Крожбо слухи были странными и более чем противоречивыми – в них невозможно было выловить даже крупицу истины. А поэтому прабабка, оценив расторопность с каждым днём набирающегося сил «Лиса», всё же решилась сама съездить в Делькону, чтобы узнать правду. Она уехала из Крожбо ранним и ясным утром сразу же после праздника Свечей, снабдив Стембу подробнейшими руководствами по поводу остающихся у него на попечении матери и меня.

Стемба же, ухаживая за матерью в точности так, как велела ему прабабка, в отношении меня умудрился нарушить почти все строжайшие предписания. Он уже несколько раз пытался разговорить меня или заставить улыбнуться, но все его шутки оставались без отклика, и теперь «Лис», не имея над собою надзирающего ока, пошёл в атаку.

Уже на следующий день после отъезда Нарсии ненадолго выбравшийся в город Стемба разложил передо мною целых три пряника:

– Посмотри, что я тебе принёс! Вот у этого, в виде бельчонка, – начинка с орехами, заяц – мятный, а медведь, соответственно, медовый… Ну, какой ты хочешь?

Я послушно посмотрела на покрытое глазурью, похожее на игрушку лакомство – раньше я безумно его любила, а теперь мне почему-то было всё равно…

– Мне не хочется есть, Стемба… Совсем…

«Лис» ошарашенно посмотрел на меня, перевёл взгляд на пряники…