– Абырвалг?

– Не отвлекай. Абыр… Абырвалась любви струна, и ни звинит типерь ана…

Вот же дал бог голосище! Орал с душой, заменяя громкостью отсутствующий аккомпанемент, и старательно копировал дворовый стиль. И где такой гадости нахватался? Потом было про крылатые качели, прекрасное далёко и резинового ежика с дырочкой в правом боку. На облаках, которые еще и белокрылые лошадки, поперхнулся смехом и глотнул из фляжки, так и оставшейся в руке.

– А ты представь, пап, как мы будем объяснять детям, кто такие лошадки, – и совсем не в тему добавил: – С-с-суки!

Угу… тот самый смех, что сквозь слезы. Потому что практически все живое чуть крупнее мыши осталось только на картинках. За исключением человека, конечно. Эта живучая скотина сама кого угодно переживет. Надеюсь, и тваренышей тоже. Птицы, правда, остались. Мелкие. Еще шумиловцы хвалились уцелевшим свинарником. Козы у нас и в Грудцино. Вот, пожалуй, и все.

Гадство… сейчас пока живем на старых запасах, только овощи да рыба свои. Остальное – наследие предков. И что будет твориться через пару лет? Заглядывать в будущее – страшно. Даже думать о нем не хочется. Только вот приходится. Пусть через не могу, через бессонные ночи, но приходится. Надо! Вот только как? Я не гений, не вождь, не семи пядей во лбу – обычный старый прапор, в свое время со скандалом изгнанный из строительного института. И все что могу – выживать. В любых условиях… но не строить светлое настоящее.

Но ведь не помню же ни фига! Даже школьный курс физики. Единственное радует – учителей у нас и без меня в избытке. Как-то так оказалось. Или образовалось само собой. Порой ощущаю себя рабоче-крестьянским разведчиком в штабе интеллигентской армии. Количество умников на один квадратный метр деревни значительно превышает численность просто умных людей. Причем, как только чуть перестали пухнуть с голодухи, так каждый в обязательном порядке выдал проект возрождения цивилизации. Это в первый год. Теперь планы спасения человечества выдвигаются ежеквартально. Каждым!

Тем временем Андрей убавил громкость, но продолжал напевать вполголоса. Я прислушался:

Нет мудрее и прекрасней
Средства от тревог,
Чем ночная песня шин.
Длинной-длинной серой нитью
Стоптанных дорог
Штопаем ранения души.

А дорога летела под колеса сама – пустынная, свежеотремонтированная перед самым Нашествием. И ей абсолютно наплевать на чьи-то там переживания и страхи. Ее дело – просто быть. Начинаться, заканчиваться, куда-нибудь приводить. Кто там едет, министр ли, олигарх или запойный тракторист – безразлично. Она – дорога, все остальные – козлы.

Вот и Павлово показалось – вдалеке торчат трубы автобусного завода. И снова пошли домики частного сектора. Их особенно больно видеть заброшенными, с темными провалами выбитых окон. Странная особенность стекол – бьются даже при полном безлюдье. Сами собой? Ну некому же их здесь расколотить. И тем не менее… мистика с полтергейстами.

В боковом зеркале что-то промелькнуло, и я обернулся, чтобы получше разглядеть это «что-то». Только резиновая лодка в салоне загородила весь обзор, пришлось высовывать голову из окна. Проклятье, лучше бы этого не делал, так оно спокойней – за машиной летела большая стая тваренышей. В смысле, бежала, но с такой скоростью, что на первый взгляд разницы и нет. Быстрые, целеустремленные и, скорее всего, очень голодные, они преследовали нас, совсем немного отставая. Метров на сто, не больше.

– Андрюш, на хвосте погоню ведем.

– Сколько?

– Не считал. Или тебе примерно, в сотнях?

Андрей поправил зеркальце и со знанием предмета громко выматерился. Потом, чуть помолчав, спросил, не требуя ответа: