– Смотри, сколько звёзд! Иди сюда, пожалуйста.

Подошла, ты обнял меня за плечи, прижал. В старой раме ночное небо и маленький фонарик луны – словно подсвеченная картина на выставке, иллюстрация к сказке.

– Иногда выхожу во двор и смотрю наверх. Найду самую яркую звёздочку и думаю. Вдруг ты тоже в это время смотришь на неё? И тогда мне кажется, что мы вместе, даже если не вместе, понимаешь?

Я кивнула, как будто ты мог увидеть в темноте! А произнести вслух не могла ни словечка, чувствовала, что расплачусь. Почему? Чтоб я так знала, но в груди набухла туча и грозила пролиться дождём.

Кап. Я сжала зубы и зажмурилась.

Кап. Кап… я вытерла щеку о твоё плечо, хоть бы не заметил!

Ты – моя…

Затаила дыхание, потянулась навстречу тебе, как подсолнушек к лучам, как та звезда, в надежде – сейчас поцелует, и:

– Блииин! Вот, чёрт! Семён Семёныч! – ты отстранился и шлёпнул себя по лбу, – совсем склероз замучил!

От удивления ноги подкосились, и я рухнула на первое, что попалось – старый сундук с углём. Ты, весь такой красивый в лунном свете, вдруг повёл себя отнюдь не романтично: стал рыскать по карманам. Я забыла о слезах, в голове лишь – как не вовремя! Как не вовремя к тебе вернулась память!

– Возьми, – ты, наконец-то сел рядом и протянул ладонь, в ней что-то блеснуло, – на счастье!

В руке серебрилась цепочка с кулоном – крохотной подковкой. Кап-кап-кап! Я разревелась. Да что ж такое!

Утром разглядывала отражение в зеркале, пока все ещё спали: ну чисто привидение! Волосы – я у мамы дурочка, под глазами круги, губы опухшие. Красотища! Зато ликом румяна, бровьми союзна – это я пыталась совладать с моментами, которые стали, уже стали воспоминаниями, но заставляли краснеть и улыбаться в смущении, и хмуриться – нельзя быть счастливой такой, сглазишь, Наташка!

Тихо улеглась рядом с Алинкой, веки прикрыла, и память тут же, со скоростью света, поднесла видения на блюдечке. Как всё же мы вернулись в наше гнездо – на топчан. Как «позвольте» шептал ты, расстёгивал тысячную жемчужину сверху новой кофточки. «Не позволю», – хихикала я и возвращала пуговицу на место в панике: а у меня лифчик не ахти, и вообще бретелька чёрными нитками пришита, а увидишь ты – вот позорище! «Позвольте вам не позволить», – ты гнул свою линию и подкрадывался тогда к нижней пуговичке. Конечно, тебя ж не терзали мысли о высоких материях – нижнем белье. «А позвольте вам не позволить мне не позволить!» – ух, еле выговорила я, спасая положение. Ты рассмеялся и отвернулся на секунду, а потом… Память горела вместе с ушами: как ты касался коленок, и целовал их, и плавился капрон вместе с кожей. «Так ведь и без штанов недолго остаться», – сказала я нам – себе и воспоминаниям. Не останешься, ответили они, забыла, что ли о клятве сестре, мол, без глупостей? Останусь, упрямо возразила я, забыли, что ли – я решила её нарушить? Придёт лето, не удержит уже никто, и ничто, я же взрослая стану, мне исполнится целых шестнадцать лет!

«9 марта.

Пожалуй, пожалуй надо вспомнить о шифре. Не обижайся, Дневник. Дело не в тебе. Дело в чьих-то любопытных носах! Как здорово, что я не забыла его, ведь придумала сто лет назад!

Еувйяз. ЕУВЙЯЗ. Еувйяз! Э пд тпнъ, лнл ьпд юфрз. Лнл э йрпёыуз л Одплд, л Янсзры?

Обещал приехать в четыре, но пока нет. Алинка на лавочке с девчонками, а я ушла, сил нет сидеть и ждать с маской веселья на лице, когда мысли все о другом, не случилось ли чего. Почему Его нет? Проспал? Мать не пустила? Снова руку сломал? Дай мне сил, Дневник, чтобы просто ждать, а не вскакивать каждый раз при звуке мотоцикла! Он приедет, он обязательно приедет, я верю!».