Большие прелестные бабочки, причудницы небесного света, которые имели обыкновение после легкого завтрака капелькой нектара, позабыв обо всем на свете, в сладком упоении порхать, кружиться в аромате распускающихся цветов, слегка бранили не совсем приличного Хавроню. Ну, зачем он как угорелый носится среди тех же цветов? Как будто его вовсе не смущает лик прекрасных созданий, хотя сам увалень и восторженно-дик.

Хавроня бегал до тех пор, пока не утихал в нем порыв, что очаровал его, полусонного, утром и увлек навстречу чудесным неожиданностям. Вдруг появлялось утомление и легкая резь в животике: Хавроня был чрезвычайно прожорлив. Голод всякий раз заставлял возвращаться назад, к братьям и сёстрам – потому-то, может быть, он никак не мог добраться до главного места, где, верилось, сокрыта обитель самой важной сути, иначе почему столь прекрасно кругом и столь молчаливо.

Возвращаясь в родное селение, которое он с закрытыми глазами узнавал по своеобразной вони, гвалту, клубам пыли, Хавроня с удивлением отмечал, как непонятная грусть овладевала им: меркло и тускнело в глазах, уши не различали отдельных звуков, кожа немела. Одно лишь ожидание вкусной еды, какую он непременно найдет в доме, слегка утишала и чуть радовало. И то была сермяжная правда, что в царстве этом, поедание пищи: разжевывание, переваривание и опорожнение – было первой заботой и главным развлечением.

Придя домой, Хавроня тотчас же ел, ел и снова ел и вряд ли бы наелся, но живот опускался вниз до земли, и сытый поросенок уже не шел – плыл как корабль на воздушной подушке. Хавроня валился на бок, придирчиво оглядывал братьев и сестер.

Прелюбопытная картина являлась его затуманенному взору. Одни сородичи чуть поодаль нежились в луже приятной жижи. Один брат, сунув рыло поглубже в эту жижу, пропускал сквозь её толщу тот воздух, что был в легких, другие лениво толпились кругом, несколько захваченные зрелищем, подбадривали, и, если бульканье получалось особенно потешным, весело и живо хлопали. Сам герой был страшно доволен содеянным, польщен аплодисментами. В другом месте поросята дерзновенно соревновались одним махом кашлянуть, свистнуть, пукнуть и встать на голову. «Забавники!» – бурчал Хавроня, морщился и, поскучав еще немного, снова убегал на вольные луга. «Почему совсем нет подобия здесь, на земле, тому великому совершенству, что в небесах» – думал он.

Так день за днём шли годы, взрослел Хавроня, мужал, толстел. Уже и резвости поубавилось и пора бы поумнеть, а он каждый божий день уходил и уходил к безмолвным друзьям: цветам и травам, стрекозам и бабочкам. Не пропускал великолепия красок вечерней зари. Бывало, молил у вешнего цветка открыть загадку дивной и редкой красоты, воплощенной в хрупком соцветии.

И так однажды, бредя в печальной задумчивости, вдруг замер, ослепленный вспышкой фантастического цвета. Клубы голубого дыма с красными, желтыми, зелеными, синими прожилками, взвиваясь выше гор, размётывая снопы искр, обнажили загадочные видения: череда призраков дней минувших и дней грядущих заполнила воздух, странным образом переместившись из огненного жерла. Один из призраков в королевской мантии, седой и юный, грозный и нежный, уронил мановением властной длани один из тысячи тысяч бриллиантов своей короны. Земля содрогнулась – во мраке исчез хвост кометы призраков.

Место, куда упал бриллиант, обуглилось, пламя уходило внутрь земли, оставляя спекшуюся трубку с дымящейся воронкой. Хавроня спешно приник к ней башкой, силясь разузнать: куда же запропастился бриллиант. Куда же делся редкостный подарок судьбы? Крутился, высматривая, так и эдак… Напрасно! Утомившись, Хавроня уподобился стражу загадочной воронки: присел, обмяк, задремал.