Александра с ужасом смотрела, как понижается в квартире температура, и ничего она сделать не сможет. У коммунальщиков пошли авария за аварией. Периодические отключения электричества, тепла, воды. Ещё день-два – и лопнут батареи отопления. Илюша капризничал. И вдруг шалая мысль закралась в смятённую бедами Сашину голову – это никогда не закончится: этот холод, пурга, нескончаемые беды. У Илюши точно опухоль мозга. До гробовой доски будет вечная мука у неё, у него.

Она решилась остановить расширяющийся поток беды: она поднимется на крышу дома, прижмёт к груди Илюшу и сделает шаг, что приведёт их в вечность, потому что третей смерти она не выдержит. Ушла мама, ушел Семен Самойлович, собрался уйти Илюша. Как будто есть так называемый муж, от которого уже с полгода никаких вестей. Там в вечности она встретит любимых. Илюша несомненно будет Ангелом и отмолит её грех самоубийства. Великая загадочная вечная жизнь совсем рядом – стоит лишь сделать последний шаг, и полет в вечность высвободит лишние килограммы бренного тела. Однажды она видела как взмывает в космос ракета, поочередно отбрасывая сгорающие части своего тела…

Она прижала крепче ребенка, шагнула решительнее к темной полосе обрыва. Ребёнок шевельнулся и пихнул ножкой в живот почти точно также, когда она его вынашивала. Александра встала на парапет крыши, Илюша примолк. Вдруг хлынули слёзы, и туман застил глаза. Она нагнулась и поцеловала милого сыночка, которому не суждено вырасти большим и пройти собственный жизненный путь. За короткие полгода он хлебнул страдания на целую взрослую жизнь. «Прости меня» – шепнула она и шагнула вперед…

Огромная пасть лязгнула над ухом, схватила за воротник. «Ага, – сквозь безмерную нечеловеческую боль подумала Саша, – это гадкая гиена тащит меня в ад». Раздирал душу надрывный детский плач. В беспамятстве от сильнейшей никогда прежде не случавшейся боли и от страха, что такую же боль, быть может, испытывает Илюша, Саша закричала, чтобы не трогали младенца. Она не могла открыть глаза, лишь чувствовала невыносимую боль, которая разрасталась, как ровно голое тело швырнули на эшафот и секли не кнутом, но кромсали стопудовой гирей. Саша судорожно вздохнула, чтобы больше не дышать.

…Белый свет резал глаза, окружала странная вязкая тишина. Какое-то время Саша не могла сообразить: где она, что с ней. Всплыло видение белого света, в котором могучая человекоподобная глыба, крепкий старик с белейшими ниспадающими волосами и проницательными добрыми глазами строго встречает каждого. Ему достаточно мгновения, чтобы определить существо прибывшего в его вечные непоколебимые покои: станет ли оробевший проситель частицей его великой силы или полетит вниз в адское пламя. Саша знала, что за себя просить нечего, но где Илюша? как матушка её? умиротворен ли Семён? Она осмелилась и тихо вопросила: «Младенец Илья, где? Спаси, Господи, его душу!»

– Жив твой сыночек, – шепелявый голос прогнусавил у самого уха также неожиданно, как та лязгнувшая пасть.

Саша вздрогнула и раскрыла глаза, привстала, чтобы рассмотреть где она. Больничная палата на две койки. Белые стены и белый потолок. Рядом на стуле сидела толстая санитарка неопределяемого возраста.

– Я жива?

– Жива-жива! Меня хорошо видишь? А уж я-то живее всех живых!

– Но я шагнула вниз с крыши семиэтажного дома.

– Чего вам, дурам, жить не хочется? Которые уже сутки к тебе приставлена ухаживать, горшки за тобой выношу, так что писать-какать захочется – кликай меня. Шагнула вниз – эх!.. Ты, знаешь ли, милая, что правая нога у тебя стала короче на четыре сантиметра. Бедро у тебя в двух местах сломано, и тазовая кость деформирована похоже, но тебе врачи об этом подробнее скажут… Чего тебя, мужик бросил?