– Ну, это всего лишь перочинный ножик, он маленький.

– И в таком случае это первая твоя проблема.

– Что? По-твоему, я должен бродить по берегу с огромным кинжалом на тот случай, если наткнусь на ананас?

Кови поджала губы, но потом они оба рассмеялись, и Гиббс повалился на песок. Кови старалась не пялиться на его торс, сверкающий на солнце. Придерживая ананас, она принялась срезать с него кожуру, обнажая желтую мякоть с темными вкраплениями. Потом она разрезала плод по диагонали, понемногу выковыривая из него ножом эти вкрапления. С маленьким ножом Гиббса времени на это ушло порядком. И Кови была этому рада.

– Скажи, – начал Гиббс, – что ты собираешься делать после окончания школы? Будешь давать уроки плавания, как Банни?

– Ну, прежде всего я хочу выиграть эту гонку через бухту и, да, хочу продолжать плавать. Еще планирую поступить в университет. Может быть, сумею уехать в Англию. Возможно, займусь математикой. Я хорошо считаю, как мой папа.

Кови заметила промелькнувшее на лице Гиббса выражение. Она догадывалась, о чем он подумал. Так думает о ее отце большинство людей.

– А ты? – поинтересовалась Кови.

– Я точно поеду в следующем году в Лондон. Собираюсь изучать юриспруденцию, – ответил Гиббс.

Кови почувствовала, как сильно забилось ее сердце. Они оба могут оказаться в Британии…

– Юриспруденцию? – переспросила Кови. – Ты имеешь в виду преступников и все такое?

– Я больше подумываю о правах человека. Понимаешь, иногда права людей нарушаются. Как в моей семье.

– Правда? А что случилось?

– У моего отца была ферма, ты это знаешь. Но ее отобрали. Вот почему нам пришлось переехать.

– Я думала, какая-то крупная компания купила землю у твоего отца.

– Во всяком случае, так это называлось. У папы не было выбора. Они заплатили столько, сколько сочли нужным. Потом заставили всех съехать. Целую деревню.

Кови молча смотрела на Гиббса. Она не знала, что так бывает.

Он взял у Кови кусочек ананаса.

– Если поедешь в Лондон, то вернешься сюда, как думаешь? – спросила она.

– Не «если», а «когда».

Всякий раз, встречаясь с Кови, Гиббс настойчиво повторял, что для его будущего главное – это уехать с острова. Об остальном он подумает потом. В какой-то момент он перестал говорить только о своем будущем и начал говорить о жизни вместе с Кови.

Мы, стал он говорить. Мы.

Гиббс, плечи которого были столь же широкими и смуглыми, как ветви дерева гуанго.

Гиббс, от прикосновения рук которого по телу Кови разливался жар.

Отец Кови запрещал ей оставаться с парнями наедине, но Кови и Гиббс всегда находили для этого предлог. Плавательный клуб, дискуссионные группы, а летом репетиции перед празднованием Дня независимости. Они жили в городке, окруженном спокойными бухтами и густой пышной растительностью. Парочке тинейджеров несложно было найти место для уединения, и, подобно всем предшествующим поколениям, они были захвачены юношеской любовью.

Кови и Гиббс, рука об руку шагающие через буруны.

Кови и Гиббс, целующиеся в морской пещере.

Кови и Гиббс, льнущие друг к другу, исследующие тела друг друга и нашептывающие обещания.

Нелегко ему приходилось с Кови. Мало того, что она была девочкой. Когда Кови повзрослела, стало ясно, что она унаследовала глаза, грудь и зубы своей матери. Местные мужчины уже присматривались к ней, не говоря о жене одного из поставщиков Лина, которая, как все знали, была такой. Но хуже всего – то неуважение, какое дочь начала выказывать к отцу.

Когда подросшая Кови поняла, что мать не вернется домой, она стала проявлять непослушание, приходила из школы позже обычного. В последнее время она втолковывала Лину, что после школы занималась с подругой или ходила на дополнительную тренировку в бассейне, но он-то догадывался: дочка что-то скрывает. Войдет, бывало, в дом с тем особым выражением на лице, и Лину сразу ясно: тут замешан парень. Но Кови все отрицала.