– Соскреби сопли с носа и наймись кому-нибудь в лакеи! – Посоветовали ему купеческие холопы, когда он еле сдерживая слёзы и потирая больное ухо, сидел в грязной, серой луже в которую они его и бросили.

Тогда Парс думал, что потерял всё! Деда, что хоть как-то прикармливал его хлебом. Крышу над головой, которая протекала в дождь, но защищала от ветра, и веру в человеческое милосердие. Но в тот самый день он встретил друга и, хотя сразу это не было для него так очевидно, теперь он был благодарен судьбе за всё, что произошло тогда.

Подтерев сопли рукавом грубо скроенной и затёртой, местами до дыр, парчовой рубахи, он отправился в порт. Слоняясь без дела среди портовых грузчиков, старых иссохших от времени и трудов одиноких рыбаков, небольших компаний матросов одетых по приличней, обычно это были члены команды какого-нибудь купеческого судна и портовых крыс – он с надеждой поглядывал на многочисленные далеко уходящие от берега пирсы. Тогда он уже осознавал, что старик Фаск не вернётся, но всё ещё верил в возможность получить кусок хлеба за помощь в разгрузке какой-нибудь захудалой рыбацкой лодки или, это было бы просто чудо, купеческой галеры приплывшей с далёких северных берегов.

Раздобрившийся богатей, особенно из числа тех, что уже приняли в себя местного красного вина в честь прибытия, мог жаловать бездомному доходяге и кусок солонины. Но, увы, сегодня в порту не было нежданных гостей. К каждому судну, что подбирали парус и задирали высоко к небу вёсла для просушки, уже спешила компания крепких или не очень, но всё-таки серьёзно настроенных мужиков. И делить заработок с зачуханным мальцом никто из них не желал. Лодки поменьше разгружали и загружали сами члены команды, и надежды, что у этих парней есть лишний медяк для наёмного рабочего, не было никакой.

Пройдя вдоль берега добрых пятьсот шагов, и миновав с полсотни швартовочных мест, Парс вышел к отмели. Той части речного порта, что не была обустроена для обслуживания больших кораблей. Песчано-каменный пляж, гладили прохладные волны, редкие лодки скользили по гладкой поверхности тихой реки и немногие из них приставали к берегу.

Несколько совсем небольших, даже не пирсов, а скорее покосившихся, дряблых деревянных мостков выдавались от пляжа в реку. Здесь разгружали и фасовали по бочкам улов, одинокие рыбаки на серебряного угря.

Парс брёл по пляжу, бросал отчаянный взгляд на бедных рыбаков и пинал редкие камни, отправляя их в недолгое плавание, которое завершалось сразу после характерного «бульк» на дне реки в шаге от берега.

Он уже совсем отчаялся поесть сегодня и выместил всю злобу на свою судьбу, на гранитном гладко отшлифованном водой камешке чуть больше глаза размером. С широкого замаха, Парс пнул, что было сил по гальке и та, очертив не высокую дугу по воздуху, долетела до мостка, и весело постукивая о дерево, проскакала до самого края, так и не плюхнувшись в воду.

– Я настолько голодный, что у меня нет сил, как следует пнуть камень. – Констатировал Парс, и в тот самый момент его живот заурчал так громко, что, он был уверен, его услышала даже рыба в воде.

– Может мне лучше самому утопиться?! – вслух предположил он. И в этот самый миг из-за деревянного пирса, по которому камешек не смог доскакать до воды, послышался крепкий мужской голос.

– Эй, парень! Хочешь отведать жареного угря сегодня на обед?

Парс обернулся на крик, но не увидел ничего кроме толстых свай и мостков, изрядно состаренного пирса. Однако спустя мгновение грубый мужской голос, с хрипотцой, исходившей от самой гортани, позвал вновь.