– Артем?… Где?…

Обычно таким голосом тяжелораненый зовет на поле боя медсестру или медбрата. И брат здесь! Зов услышан!

– Что?

– Па-а-а-спорт…

– Ах, паспорт… Пожалуйста. Я ж предупреждал: в пробке застрял. Бардак на дорогах, четыре часа простоял. Я собираюсь писать жалобу губернатору…

Представьте выражение лица человека, которому объявили, что вместо мучительного четвертования его просто повесят. У Анюты сейчас именно такое лицо.

Какое это удовольствие – делать людей счастливыми. Особенно за материальное вознаграждение… Вечером Анюта вручила мне сто долларов премиальных. Уверен – не потеряй я паспорт, хрен бы чего получил…

Три дня спустя я сидел во дворе нашей старой пятиэтажки и, попивая пивко, трепался за жизнь со своим другом детства, юности и зрелости – Егором Викторовичем Глазуновым, или просто Егоркой, живущем в соседнем подъезде.

О Егорке надо сказать особо. Никакого отношения к знаменитому живописцу он не имеет, просто однофамилец. Я знаю его примерно столько же, сколько себя, поскольку наше становление и возмужание проходило в одном дворе. Егорка старше меня на два года, у него уже есть жена и пацан трех лет. Причем, женат он безнадежно, то есть в отличие от меня, сукина сына, на посторонних женщин не заглядывается. (А я, втайне от Вероники, симпатичные ножки стараюсь не пропускать, правда, без тяжких последствий.)

В детстве мы с Егором гоняли мяч за одну команду, играли в войнушку за одну роту, били стекла за одну идею, вместе пробовали водку и клеили девчонок. Короче, дружбанили, и разница в возрасте нам особо не мешала. Жил он вдвоем с матерью, после свадьбы привел в двухкомнатную квартиру и жену. Отец оставил семью, когда Егорке было семь лет. Уехал в командировку за Полярный круг и не вернулся. Я дядю Витю помнил смутно.

Егор обладал натурой поэтической и романтической. Поэтому после вручения аттестата он пытался поступить в Высшую школу КГБ. Но по каким-то причинам его туда не приняли. Отслужив срочную в «горячих точках» Кавказа, поступил в другую школу. Милиции (не Комитет госбезопасности, но тоже романтическая организация). Которую через пару лет закончил без отличия. И вот уже восемь лет он таскает под мышкой табельный пистолет, в кармане удостоверение старшего оперуполномоченного криминальной милиции, а на погонах капитанские звезды.

Романтика постепенно выветрилась, осталась жизнь, поэтому выглядит Егорка лет на десять старше меня. Поначалу он защищал наш покой и сон в каком-то территориальном отделе, а ныне служит в Управлении уголовного розыска. Профиль – борьба с налетчиками и разбойниками. Съездил в командировку в Чечню, заработал шрам на виске, железный зуб, какую-то медаль и расписной самовар от щедрот министерства, который загнал на рынке, чтобы купить пацану коляску. Офис его находится в Большом доме на Суворовском проспекте.

Дружба наша не прекращается и по сей день. Она крепка и проверена временем. И если кто-то прикажет Егорке ради меня нажраться в стельку, он сделает это не задумываясь и от чистого сердца. Как, впрочем, и я.

Правда, видимся мы теперь много реже, чем в детстве, что и понятно. У каждого свои проблемы и заботы. Но иногда он звонит мне, и мы выходим во двор, садимся на качели, берем по бутылке-другой пива и изливаем друг другу души. Своего рода психотерапия. Экология души.

Егорка рассказывает мне байки из ментовской жизни, причем некоторые по десятому разу, я – из курьерской. Он жалуется мне на тупых начальников, на прокуратуру, которую почему-то не любит, на бандитов и продажных судей, на маленькую зарплату, я – на гаишников, жуткие пробки, наглых водителей и тоже на маленькую зарплату. То, что он мент, меня не смущает. Я не отношусь с предубеждением к представителям этой нужной профессии, хотя ничего хорошего от них пока не видел, особенно от гаишников. Сам же Егор, хоть и ворчит постоянно, не жалеет, что связал свою жизнь с милицией. Даже невзирая на то, что не может купить себе подержанные «жигули», не говоря уже об иномарке.