Если Чад не желал больше ни с кем делиться подробностями своей прежней жизни, наверное, имел на это право. Чаду не хотелось, чтобы другие знали о его прошлом. Даже он.

Джолион похлопал себя по бедру и объявил:

– Похоже, победу одержала Эмилия!

Чад пожалел, что не он объявил о победе Эмилии. Когда косяк перешел к нему, он затянулся. Ему показалось, что самокрутка отдает шалфеем и горелым тостом, а еще смутно напоминает начинку для праздничной индейки, которую готовила мать на День благодарения. Он выпустил дым, стараясь не брызгать слюной. Голова стала легкой, как будто бы превратилась в яркий воздушный шарик.

Эмилия ненадолго закрыла глаза, и Чад получил возможность смотреть на нее не отрываясь. Ее лицо успокаивало, как закат, прядь светлых волос упала на щеку. Чад представил, как осторожно заправляет ее за ухо, любовался нежным пушком на ее лице и представлял, как будет с ней нежен, а она затрепещет и тихо застонет от удовольствия. Потом она бросится к нему в объятия и уткнется носом ему в шею.

Чаду казалось: ему не хватает тестостерона. Думая об Эмилии, он в основном представлял себе невинные поцелуи и объятия. Может, отец прав насчет него? Наверное, у настоящих мужчин мысли более плотоядные. Правда, нельзя сказать, что его созревание проходило без эрекции и тайных процедур в ванной комнате. Но он пытался себя ограничивать. В мастурбации ему чудилась напрасная трата сил (и почему он всегда, даже про себя, употребляет такие ужасные, наукообразные слова?), ему представлялось что-то неправильное, неуважительное по отношению к неизвестной будущей жене. Сейчас же больше всего ему хотелось прижать к себе Эмилию и нежно ее целовать.

Она открыла глаза, улыбнулась ему, и он мимолетно улыбнулся в ответ, правда, потом поспешил отвести глаза, как будто просто озирался по сторонам. Чад ненавидел себя за жалкую бесхребетность. В тот миг он дал себе зарок: однажды он признается Эмилии в любви к ней. Но обстановка должна быть правильной, тогда он произнесет нужные слова. Они останутся только вдвоем. Свечи, хорошая музыка, Билли Холидей, Чет Бейкер. А внутри его – полбутылки вина, согревающего и вдохновляющего.

XVI(ii). Джек протянул косяк Марку, а потом начал играть с вещами Джолиона, перебирать их и рассеянно передвигать по столу. Там стояла кружка, флакон с аспирином, зубная щетка, пластмассовая вилка и полоска фотографий Джолиона, сделанная в фотоавтомате. Кружка возвышалась на дневнике Джолиона и тонком томике по римскому праву. Книги, в свою очередь, лежали на двух стаканах для воды. На дне одного стакана валялись наперсток и маленький высушенный бутон розы.

– Не трогай! – крикнул Джолион, когда заметил, чем занят Джек, подскочил к нему и вырвал кружку. – Оставь мои вещи в покое, понял?

– У тебя там какая-нибудь долбаная инсталляция?

– Нет, его список дел, – ответил Чад, увидел перекошенный рот Джолиона и пожалел о том, что не сумел удержать язык за зубами. – Не спрашивай, – добавил он. – Так, пустяки.

Джек отошел от стола и снова устроился в кресле, а Джолион с бормотанием принялся раскладывать свои вещи по местам.

Эмилия почувствовала растущее напряжение и попробовала все сгладить.

– Ну, Джолион, – сказала она, – когда же мы наконец услышим то, что ты весь вечер собирался нам сообщить?

Джолион повернулся к ней, уголки губ приподнялись в улыбке.

– Сейчас, Эмилия, уже совсем скоро, – ответил он, поставил флакон с аспирином в кружку и запрыгнул на кровать.

XVII. Позвольте мне кое-что прояснить. Я не собирался вас обманывать, цель моего рассказа совершенно другая. Сейчас я перечитал все написанное до сих пор. Похоже, я так и не назвался. Просто забыл. А впрочем, в подсознании я собирался лишь проиллюстрировать расстояние, какое я прошел со времени моей юности – очутился на другом континенте. Итак, позвольте представиться по всей форме. Здравствуйте, меня зовут Джолион Джонсон. Очень рад с вами познакомиться.