Глухой удар столкнувшихся машин,

Наполненные болью вскрики.

И я бегу куда-то что есть сил…


12

Ни на секунду не сбавляя бега,

Я с подоконника срываюсь.

Мне до земли не менее парсека.

И от видений я скрываюсь

В безбрежном океане злата,

Мир заполняющих ветвей

Осины, провожающей куда-то,

Шептавшей нежно – не робей…


13

Из битых стёкол веет сквозняком,

И струпья сорванных обоев раскидало.

Дверь тарахтела сломанным замком,

Когда её вновь ветром открывало.


Стул не давал ей распахнуться –

Это последняя преграда.

Я не могу никак проснуться –

В ушах вагонов канонада.


Пинком стул отправляю в угол,

Дверная ручка вновь в моей руке,

Если сказать, что я испуган

Так значит промолчать вообще.


–Я не пойду, – себе шепчу,

Руками слёзы утираю,

Но ручку на себя тяну

И порог переступаю.

Сердешный роман

(лирическая повесть)


Прими собранье пёстрых глав,

Полусмешных, полупечальных,

Простонародных, идеальных,

Небрежный плод моих забав,

Бессониц, лёгких вдохновений,

Незрелых и увядших лет,

Ума холодных наблюдений

И сердца горестных замет.


Пересмотрел всё строго –

Противоречий очень много,

Но их исправить не хочу…


А. С. Пушкин «Евгений Онегин»


I

Внук славной той Екатерины,

Чей образ чтим через века,

Наделал зла, ну что ж, простим мы,

И осуждать не станем зря.

А может мы его пеняем,

Но вовсе нет его вины.

Чего за зря всё тут решаем

Дела минувшей старины?

Он Александр – император

Великой, Доблестной Руси!

О нём все помнят, каждый знает,

Но знать ли мог об этом ты?

Нет, думаю, наверно вряд ли

Знаком, читатель, ты с порядком,

Что становить хотел отец,

Но не успел – сынок-малец

Дорваться к власти всё ж сумел,

Как говориться – смел и съел.

Быть может даже поневоле

Он трон таким путём достиг,

Ведь знают все ещё со школы,

Что Павел жертвой пал интриг.

Глупец пошёл на поводу

И сам привёл себя к концу.

Но Александр с этих пор

Держал в душе своей укор,

Себя всё пуще проклинал,

Хотел раскаяться, но знал,

Что нет теперь ему прощенья,

А самому себе же мщеньем

Не помочь, так полно грусти и хандры!

На то ведь все они цари,

Что духом дóлжны быть сильны,

И думать нужно о стране,

И только после о себе.

Но рана рваная в душе

Забыть ему о той вине

Позволить так и не смогла,

И грусть с ним всюду и всегда.

Шли годы царствия его –

Зачем вдаваться мне в детали?

Ведь наш рассказ ведь не о том

А как мы ранее сказали:

Военные селенья, хутора,

Павла покойного мечта.

Чтоб жили все, как он хотел,

Как в армии, в солдат манер.

Чтоб делали всё по приказу:

Война, работа, свадьба, сон.

Не смог он сделать это сразу,

А после, знаете, помёр.

И вот, чрез годы, через время,

Ведомый долгом иль виной,

Поднял забытую всем тему

Наш император молодой.

И повелел своим законом

Учередить по всей стране,

Свидетелем был люд придворный,

Эти селения к весне…


II

Не раз петух уж прокричал,

Как будто б новый день призвал,

Но власти тут он не имеет.

Приказам не внимать не смеет

И ни один живущий здесь

В одном из сотен тысяч мест,

Где людям взвален был их крест,

Что несть придётся чрез года

И даже после того дня, когда

Весть декабристов навсегда

Вселится в русские сердца.

Повсюду силились внести порядок,

От глубины садовых грядок

До отношений меж людьми,

Как в службе боевой, так и в любви.

Порой всё доходило до абсурда,

Когда начальство в месте людном

По списку называло имена

Кто муж здесь будет, кто жена…


Ну что ж, знакомьтесь, эта дева,

Кой отроду семнадцать зим,

Как сладкий персик, сочный, спелый,

Чей образ так неотразим,

Венчает имя Ольга, данное отцом

Ещё каким воякой, удальцом,

В году двенадцатом Бородино прошёл

Солдатиком обычным молодцом.

Сейчас служил в одном таком селенье

Похожем будто на плененье.

Так вот, волнующ новый день

Так трепетен стук сердца молодого