– И вот, именно теперь, осознав всё это не буду я молится тому его Малевича Казимира Севериновича «Черному квадрату», кто бы его не называл настоящей символической иконой, а от души помолюсь я ликам таким родным и таким для меня душевно ощутимым, и еще, и это понятно каждому из нас таким божественным обликам теперь почему-то таким плоским моим родным и мои любимым братьям, сыновьям, внукам и бабушкам.

– И буду ли я в душе своей еще соглашаться с мнением искусствоведа Ирины Языковой, или не буду я с ней соглашаться, мы тот черный сюжет Казимира Севериновича Малевича ведь именно теперь никак уж не изменим? И даже, не переоценим его, так как когда художественный Совет Третьяковской галереи его покупал несколько лет назад за один или даже пусть и за четыре миллиона долларов, а не наших российских рублей он руководствовался своими особыми взглядами на нашу Жизнь, и даже на моё Время, и на сами земные, и все художественные ценности, и он не жертвовал их те зеленые доллары, да и не его это была задача тем бедным, кто в тех зеленых долларах именно сегодня нуждался, он не создавал и не покупал вакцину от ужасной лихорадки Эбола, так как то не его изначальная функция и даже не была то его задача именно в то Время.

Но уж я точно уверен и я убежден, что сам Александр Третьяков и внове это имя Александр, как и моё нареченное, а Я уверен, что он бы тогда ни за полушку не купил бы это «черное» «творение» искусства, так как у него были вовсе другие, отличные от того нынешнего Совета художественного особые вкусы. У него были от рождения его другие понятия об истинно красивом и об по-настоящему вечном, особенно в искусстве, да и в жизни, и в его военном быту.

А я, как-то стоя в Донском, таком намоленном московском храме и, слышу у незнакомого мне иерарха, прихожанка спросила его, в чем же ценность вот этой чуть, закопченной от времени иконы, у, которой она долго стояла и у, которой та неистово о чем-то своём молилась? В её ли древности или только в авторе её писавшем? А может и в дорогом серебряном окладе драгоценными камнями осыпанном, и кем-то до неё выложенном?

– Нет же! Ценность самой иконы именно в молитве моей и твоей к самому Господу Богу! – и тот умный, и довольно таки начитанный церковный иерарх вовсе ни ей, ни мне, не представляясь по имени, ответил на её вопрос и быстро как, и возник ниоткуда скрылся где-то в амвоне, тихо от нас удивленных удалившись, так же как и ранее незаметно сюда вошел, чтобы вот так по-особенному вразумить её грешную, да и меня то же стоявшего рядом.

– А в чем же её грех? – это уже я подумал.

– В том ли, что в молодости страстно до умопомрачения она любила, когда та была молода, – теперь уж точно спрашиваю я сам себя, не ожидая ни от кого ответа ясного и понятного для меня.

– В том ли, что рожала нас, может даже по какому-то интуитивному наитию, даже не понимая, что затем сама судьба нам всем детям её уготовала? – продолжаю размышлять здесь рядом с нею я…

– А может то её вина в том, что перстом своим дрожащим крестила она на далекую путь-дороженьку его сына непутевого своего, и еще навзрыд плакала, когда провожала мужа своего на ратное поле брани той Вселенской в июне 1941, аль ранее как бабка моя Надежда Изотовна и Науменко, и Якименко и затем Кайда в 1917 году, еще не понимая, что и как будет и как сложится затем.

– И уж сегодня и сейчас для меня, не важно было ли то в далеком 1905 году, а то ли в 1914 году на просторах и полях Первой мировой, аль в буйном и революционном 1918 годике Гражданской, а то и недавно буквально семьдесят лет назад в 1944 году там под Одессой на станции Вознесенск-3, когда отец моих братьев Алексей Андреевич Левенчук истекал на землю черно-пречерную кровью от ран своих. Или, как буквально вчера у моего брата в Приднестровье в девяностые, муж дочери брата моего Бориса Олег Папушой уходил на защиту своей приднестровской свободы или даже, как сегодня у моей сестры Зины Николаевны Проскуренко, когда полные слез глаза и её взрослые дочери провожают своих мужей-шахтеров в Шахтерске на поле брани за их русский и за их тот половский-славянский язык, и за настоящую их свободу Донецкой народной республики (ДНР) и за свободу Луганской народной республики (ЛНР). И пусть, времени прошло много, и пусть то история разная и разно удаленная от всех нас, а ведь суть и борьба ведь едина – за наше природное по рождению нашему право жить, за право наше на родной наш русский, наш издревле славянский язык, за наше право на землю нашу такую черноземную, за полную и настоящую свободу нашу – то борьба наша идет и сегодня она беспрестанная.