– Почему вам весело?

Он впервые видел её смеющейся в ту ночь. И впервые она улыбалась искренне, а не кривила губы в саркастической усмешке.

– Простите, просто у вас такой серьёзный вид. Неужели вы никогда не делали ничего подобного в детстве? – Она непринуждённо поправила выбившуюся прядь волос, держась лишь одной рукой так, будто бы каждый день лазила через эти ворота.

– Я все детство занимался учёбой, у меня не было времени на подобные вещи, – пропыхтел доктор, пытаясь удерживать равновесие.

– Тогда придётся мне научить вас, – улыбнулась Ингрид и, вдруг оттолкнувшись, спрыгнула вниз, отчего заграждение вновь закачалось, заставив Чарльза до белых костяшек вцепиться в железные прутья. Доктор обречённо выдохнул, поднимая глаза к небу.

При спуске его ботинок предательски скользнул по металлической перекладине, отчего мужчина повалился на землю, словно мешок с камнями. Ингрид стояла над ним, стараясь не смеяться слишком громко, чтобы не выдать их присутствия.

– Поднимайтесь, – она подала ему руку, помогая встать. Её ладони были мягкими и прохладными, вероятно, от соприкосновения с металлом.

Когда доктор наконец твёрдо стоял на земле рядом со своей спутницей, они двинулись в сторону перелеска по песчаной дороге. Вокруг не было ни души. Лишь чистое звёздное небо над головой.

– Смотрите, это созвездие Гидры, – произнесла Ингрид, указывая пальцем в небо и очерчивая лишь ей одной известные узоры.

– Боюсь, я ничего не смыслю в астрономии, – виноватым тоном произнес Чарльз, – Вам не холодно?

– Нисколько, – ответила девушка, продолжая всматриваться в ночное небо, – Вы знали, что все спутники Урана названы в честь персонажей из пьес Шекспира и Поупа? Титания, Оберон, Умбриэль, Миранда…

Чарльз не видел в ней ту холодную и отстранённую девушку, встретившуюся ему днём на террасе и тогда в кабинете. Доктору показалось, что Ингрид наконец сбросила маску, обнажая свою истинную натуру, куда более тонкую и проникновенную. Будто она сейчас и правда видит Уран со всеми его спутниками, несмотря на их недосягаемость человеческому глазу.

– И вы говорите, что вам не хватает юношеской беззаботности? – скептически поинтересовался мужчина, – Едва ли озадаченный своими проблемами человек сможет вот так смеясь сбежать из дома посреди ночи.

– Это не беззаботность, – возразила Ингрид, – Скорее безрассудство. Но разве молодость дана нам не для безрассудств? – А даже если и беззаботность, то, разве это не хорошо? Ведь психотерапия предполагает работу над собой, так?

– Почему вы сбежали с ужина сегодня?

Ингрид опустила взгляд, вновь поправляя волосы.

– Они все кажутся мне такими громкими… Постоянно лепечут о чем-то без разбора, постоянно куда-то торопятся. Когда я нахожусь среди них, то начинаю злиться безо всякой на то причины. Я боюсь навредить им, поэтому стараюсь избегать подобных ужинов.

– Но как вы можете им навредить?

– Мы еще доберемся до этого в моем рассказе. Пока что вы все равно мне не поверите, как не верите во все остальное, – они встретились взглядами на несколько секунд, никто не спешил отвести глаза, – Вы ведь не верите мне, я знаю это.

– Почему вы так уверены в этом?

– Вы всегда слушаете меня слишком внимательно, когда я говорю об Астрале. И постоянно что-то записываете в свой блокнот. Ваш предшественник делал то же самое, а потом поставил мне шизофрению.

– Подождите, кто лечил вас до меня?

– Какой-то странный доктор. Он был похож на перекормленную крысу. Тонкий нос и глаза-бусинки, все время гнусавил… Барти, кажется.

Чарльз узнал в описании своего друга Бартемиуса. Это значительно меняло всю ситуацию. Ведь именно Барти подсунул ему случай Ингрид. Но почему он вдруг решил отказаться от своего пациента?