– Послушай, Ян, не дело ты говоришь. Ведь на той стороне эшелон подорвется. Уцелевшие немцы нас по кострам сразу разглядят…

– Зачем разглядят? К тому времени мы все костры потушим.

– Да чтобы их разжечь, минут двадцать нужно, А обсушиться все равно никто не успеет. Так что давай уж потерпим. Пройдем быстрым шагом километра два-три, перевалим за эту вершину и там уж на ночь привал устроим, И костры жечь можно, и на сушку времени хватит.

– Хорошо, хорошо! Уговорил. Только я думал, ты храбрый, решительный, а ты очень осторожный человек. Партизан должен уметь рисковать…

– То, что ты предлагаешь, – не риск, а головотяпство.

– Не понимаю такое слово, – обиженно проговорил Ушияк. – Как можно голову тяпать?

– Зачем сердишься, Ян? Это у нас поговорка такая.

– А у нас про голову другая поговорка есть: лоб широк, а в голове тесно.

Мурзин рассмеялся:

– Это совсем не то. Мы еще говорим: ум хорошо, а два лучше.

Ушияк промолчал, задумавшись, потом оживленно заметил:

– Это я понимаю. Очень хорошая поговорка. Надо запомнить. Ум хорошо, а два лучше, – повторил он назидательно. – Совсем как у нас с тобой. Сначала по-разному думаем, потом вместе правильно решаем. Так я говорю, Юрий-братор?

– Верно! – обрадовался Мурзин, довольный тем, что любитель русских поговорок Ушияк по достоинству оценил и эту.

Пройдя еще метров тридцать, они наткнулись на большую группу партизан. Ушияк отыскал командиров рот, приказал им строить людей и вести всех на вершину горы. Только первую роту он оставил в боевом охранении до прихода подрывников.

– Наверху не останавливайтесь. Спускайтесь в лощину и разжигайте костры, сушите одежду. По кострам мы вас отыщем. Выполняйте, – сказал он, отпуская командиров рот, и, обращаясь к Мурзину, добавил: – И ты, Юра, с ними пойди. А я с первой ротой останусь. Мы вас быстро догоним.

Как ни хотелось Мурзину остаться здесь и дождаться Куделю, но спорить с Ушияком в присутствии партизан он не стал.

– Что ж, Ян, раз гость – ишак хозяина, надо повиноваться. – Мурзин дружески похлопал Ушияка по плечу.

До вершин горы было не более семисот – восьмисот метров. Но взбираться по заросшему лесом крутому склону пришлось не менее часа. За это время еще один железнодорожный состав прогромыхал внизу в ущелье. Навьюченные оружием и боеприпасами люди остановились, прислушались, напряженно ожидая взрыва. Но только дробный перестук колес гулко раздавался в горах.

«Неужели не сработала мина? – с досадой подумал Мурзин. – А может быть, Павел Куделя напоролся на немецкий патруль?.. Но тогда мы бы услышали перестрелку. Живым он немцам не дастся».

Долго тянулись минуты в ожидании следующего поезда. Больше половины партизан уже достигли вершины горы и кое-кто начал спускаться по обратному склону, когда в ущелье послышался приглушенный гудок паровоза и отдаленный гул. Мурзин насторожился. И вдруг мгновенная вспышка света прорезала мглу, озарила низкие тучи. И тотчас горы дрогнули от резкого взрыва. И… пошли гулять по ущельям раскаты весеннего грома.

Да, да! Именно ранний весенний гром припомнился Мурзину, когда звучное эхо взрыва перекатывалось в горах. Будь рядом Павел Куделя, капитан стиснул бы его в объятиях, поздравил с еще одной партизанской победой. Но Куделя сейчас где-то там, внизу. Он, верно, уже перебрался через бурный поток и в кромешной тьме вместе с другими карабкается на эту вершину.

Думая о Куделе, Мурзин еще не знал, что его боевой друг и верный телохранитель уже никогда не будет рядом, никогда не сможет неотступно следовать за ним, чтобы прикрыть его своим телом в критическую минуту. Только потом, позже, возле потрескивающего костра догнавшие отряд подрывники поведают капитану о гибели бесстрашного молдаванина…