Большой дубовый стол в гостиной сервировала чаем жена Андрея Николаевича – замечательная русская поэтесса Юлия Григорьевна Шишина-Зелинская (1929–2018), врач-психиатр по первому своему призванию; ей, как считается, принадлежит термин «русский космизм». Посередине стола, как унылые мачты ушедшего под воду корабля, высились две бутылки портвейна «Массандра» средней ценовой категории, купленные неподалеку в магазине «Вина России» на Тверской. Две бутылки на такое сборище действительно грустно, подумалось мне: тогда на дворе стояла горбачевская антиалкогольная кампания, начинавшая помаленьку сворачиваться. Из известных людей, кроме Андрея Зелинского и его супруги, присутствовали поэт-песенник, монархист и диссидент Николай Браун (неразлучный со своей гитарой, но здесь оказавшийся без нее), секретарь Василия Шульгина в СССР, сын поэта Николая Леопольдовича Брауна (1902–1975), ученика Гумилева, посещавшего его «Цех поэтов», популярный критик Константин Кедров, приятная дама средних лет, как выяснилось, титулованный литературовед из Киева и доктор филологических наук (фамилию ее ныне не припомню), блестящий специалист по англосаксонской литературе Елена Кешокова из Литературного института, молодая, но весьма своеобразная писательница Валерия Нарбикова со своим мужем преподавателем французской литературы Иваном Карабутенко и вдова автора «Розы Мира» Даниила Андреева Алла Александровна, в девичестве Бружес, трагически погибшая в своей квартире в Брюсовом переулке в ночь с 29 на 30 апреля 2005 года в результате отравления угарным газом.
Виктор Николаевич Тростников.
Таким автор его увидел 7 июля 1989 года на квартире Зелинских в Москве
Признаться, встреча с незаконнорожденным сыном русского гения проходила скучновато: все оживлялись, когда Андрей Зелинский садился за рояль и исполнял песни, написанные им на стихи Николая Гумилева. Одна из них (на стихотворение «Наступление» от 1914 года) мне с тех пор врезалась в сознание и вспоминается по-особенному:
После ее патетического исполнения, а последние двустишия в четверостишиях мы повторяли хором, случился антракт, и моя знакомая Марина Т. подвела меня к Виктору Тростникову, и мы пожали друг другу руки. Больше мы никогда друг друга не видели и нигде не встречались: то есть, единожды ненароком прервавшись, знакомство наше вновь стало заочным, восстановившись в своем статусе. Разумеется, я еще до этого события знал творчество русского христианского философа, математика и диссидента Виктора Николаевича Тростникова, участника легендарного альманаха «Метрополь» и приятеля Владимира Семеновича Высоцкого. Вот уж совпадение, согласитесь: на встрече с Орестом Высотским пожать руку соратнику по «Метрополю» Владимира Высоцкого. Вне всякого сомнения, нас осенило и соединило в то мгновение крыло души Николая Степановича Гумилева.
Немногим позднее пошли в ход «печальные» бутылки, но для всех нас, откушавших в гомеопатических дозах портвейна, вечер окончательно перестал быть томным, когда в квартире Зелинских нежданно-негаданно появились Александр Дугин и Гейдар Джемаль, сразу взявшись просвещать собравшихся каббалистической традиции авраамических религий и отвечать на вопросы вошедшей тогда в моду эзотерики. Как-то само собой личность Ореста Высотского отодвинулась на второй план, а мне от новых гостей довелось впервые услышать имя основоположника интегрального традиционализма Рене Генона. Дальше дошло дело и до шумной и многословной полемики вокруг ставшего уже пресловутым «русского космизма». Впрочем, такова яркая, даже ослепительная обстановка моего знакомства с Виктором Тростниковым: по-хорошему, нам тогда с ним не удалось перекинуться и парой-тройкой фраз. Хотя в подобных ситуациях и одно рукопожатие значит многое как страховка от забвения и уже невыразимый отпечаток памятования для обеих душ.