– Вадик, я не поняла, а что такого? Ну, задержалась чуток. По магазинам походила. Ну давай же, показывай путёвки! На какое число взял? Хоть бы позвонил.

– Могла бы сама позвонить. Что ты всё лыбишься без конца? – Яранский чувствовал раздражение, и сам не понимал почему. Ему всегда так нравилась манера жены обращать в шутку всё то, что ему казалось неприятным, плохим или важным. Он всегда раньше успокаивался от этого. Но сегодня его это взбесило. Наверное, сказался пережитый стресс. Лариса переменилась в лице. Она прищурилась, подошла вплотную к мужу и заглянула в глаза:

– Ты чего грубишь? Что-то случилось?

– Нет.

– Не ври, Яранский!

– Да не вру я, – он отвёл взгляд и попытался перевести тему, – ничего не случилось. Я разогрел ужин, чай заварил. Иди руки мой, сумку я разберу.

Лариса многозначительно посмотрела на мужа:

– Я сама разберу. Я у мамы поела перед уходом. Садись один. Так путёвки всё-таки где лежат?

– На комоде в нашей спальне.

Лариса пошла разглядывать путёвки, и мимоходом спросила уже из спальни:

– А где Анжела? Гуляет?

Яранский зашёл в комнату и ответил как можно более спокойно:

– Она спит. Тише вообще, ты чё-то раскричалась прям с порога.

Лариса напряглась, и уже на тон ниже удивлённо спросила:

– Как спит? Ещё девяти нет. Вчера она в это время только из кино пришла. А позавчера вообще в одиннадцать ночи явилась с дня рождения подружкиного.

– Ну и что. Она приболела, самочувствие неважное, вот и устала. И потом, ей завтра вставать рано.

– В смысле приболела? Чем? Почему ты мне сразу не сказал?

Вопросы градом посыпались на бедного Яранского. О том, чтобы рассказать жене, что случилось утром, не могло быть и речи. Пожалуй, это первый в их совместной жизни инцидент, о котором он не расскажет ей. Никогда. Это сложно, но ему надо держаться. Вадиму приходилось учиться врать на ходу, в быстром темпе. И, надо сказать, у него не плохо получалось. В общем, Лариса успокоилась на том, что у дочери лёгкая простуда, она прополоскала горло за сегодня уже пять раз с содой, и ничего страшного не произошло. Вечер прошёл за просмотром телевизора. Погретые в микроволновке котлеты так и отправились обратно в холодильник в том же количестве, потому что Яранскому кусок в горло не лез. Спать легли в двенадцать ночи, и в первый раз за двадцать один год брака Яранский не поцеловал жену перед сном. Не то, чтобы забыл, просто как-то был на неё обижен. За то, что он знает и пережил этот кошмар один, а она не знает ничего… Глупо, он ведь сам ничего не рассказал, наоборот, всеми силами пытался оградить от горя любимую женщину. Но иррациональное чувство всё глубже поглощало его с потрохами: как не справедливо, что он один должен "нести этот крест!" Она будет жить так же легко, как и прежде, а он – переживать и не находить себе места. На всякий случай Вадим встал и ещё раз сходил к спальне дочери и прислушался к её дыханию. Всё нормально. Ничего подозрительного. Лёг. Глядя на спящую жену, на её беззаботное и умиротворённое во сне лицо, он вдруг понял, что своими бредовыми мыслями сам роет пропасть между ними. Пока, конечно, только в уме. Но вот ведь сорвался на неё вечером! Ни за что. Под утро Яранского, наконец, сморил сон. Перед тем, как отключиться, он мысленно обозвал себя дураком, и решил, что завтра забудет всё, что ему привиделось относительно дочери и будет вести себя как обычно. Утро вечера мудренее.

Глава вторая

Будильник в комнате Анжелы прозвенел в шесть утра. Девушка встала, пошла в ванную. Яранский к этому времени уже не спал. Это Лариса была соней и использовала выходные чтоб поваляться подольше. А он – типичный жаворонок. А тут ещё сказался пережитый стресс, и Яранский пробудился уже в полшестого и лежал неподвижно, прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Анжела пребывала в ванной комнате, как показалось ему, дольше обычного, и он тихонько встал и подкрался к закрытой двери. Стал прислушиваться. Внезапно дверь отворилась, и перед ним предстала дочь. Умытая и свеженькая. Она улыбнулась, и с укором посмотрела на него. Яранский ощутил себя каким-то шпионом, застигнутым врасплох в своём собственном доме. Даже покраснел. И виновато опустил глаза.