Именно в этот день и состоялась их встреча с Огурцом и Борисычем и, конечно, Стадникова думала, что сам Бог, сошедший с небес на этот раз в образе пожилого, небритого и полупьяного работяги, услышал ее мольбы и выделил отдельное жилье.

– Его шаги, – повторил Ихтиандр. – Сука. Ну, сейчас я ему устрою.

Стадникова покосилась на Куйбышева, но на защиту своего любимого не бросилась.

– Может быть, он все-таки с бабками? – с робкой надеждой в голосе произнес Царев. – Всякое бывает.

– Ага. Бывает. Много чего бывает. Я однажды с бодуна стакан подсолнечного масла махнул. Думал – сухое вино.

Ихтиандр мрачно усмехнулся.

– Бывает такое, да. Только, чтобы этот мудак с бабками пришел – такого не бывает. Такого не было и не будет никогда.

– У, е-е.... тать! – Царев хлопнул ладонью по столу. – Ты же сам дал добро.

– Я? Ихтиандр поднял голову и посмотрел на потолок.

Потолок пузырился желтоватой эмульсионкой.

– Да, я, – с отвращением констатировал Ихтиандр. – Бля, живем, как свиньи... – Он смачно плюнул на пол. Стадникова вздрогнула, но снова промолчала. – Я, – повторил Ихтиандр. – Но как складно он пел... И, главное, бабки же взял! Это мы мудаки с тобой. Нужно было за ним в Москву лететь! И брать на месте. А теперь... Теперь что с него возьмешь, с козла...

– Чай будете? – спросила Стадникова замогильным голосом.

– А водка кончилась? Царев посмотрел на хозяйку глазами, полными тоски.

– Водка кончилась.

– Как это – кончилась? Непонятно, как он умудрился открыть входную дверь настолько тихо, что никто из сидящих на кухне этого не услышал. Ведь шаги, шарканье и даже тяжелое дыхание поднимающегося по лестнице Лекова не обмануло слуха ни Ихтиандра, ни Царева и уж, тем более, Стадниковой.

– Как это – кончилась? Леков, бесшумно появившийся на кухне, улыбался.

– Гх... – задохнулся Ихтиандр. – Гх... Это ты?..

– Нет, это Джон Леннон. Водка есть! Знаете, был такой писатель – Марк Алданов?

Стадникова, Царев и Ихтиандр молча смотрели на Лекова. Посмотреть было на что.

– Так вот, – продолжил Леков. – Алданов – великий человек. Друг Набокова, между прочим.

– Кого? – спросил вспотевший от гнева Ихтиандр.

– Да не важно, – махнул рукой Леков. – Короче, он сказал... В смысле, Алданов, конечно... Сказал: водку пить любую можно и должно.

Василек был одет в старые, вытянутые на коленях тренировочные штаны, клетчатую, застиранную, давно потерявшую цвет рубашку и домашние тапочки. Приглядевшись, зрители заметили, что тапочек, собственно, был один и надет он был на левую ногу. Сам же тапочек при этом был явно и безоговорочно правым.

Стопа правой ноги весело улыбалась кончиками испытавших, по-видимому, самые разные перипетии долгого путешествия из Москвы в Петербург пальцев, выглядывающих из дыр грязного черного носка. В одной руке Леков изящно держал букетик полевых цветов, в другой – литровую бутылку «Столичной» в экспортном исполнении. Бутылка была открыта и наполовину пуста.

– Ну, наливай, – пустым голосом сказал Ихтиандр. Леков бодро шагнул к столу, икнул и посмотрел на Стадникову.

– Олюшка! Солнце мое! Будешь водочку?

– Ты деньги привез? – спросила Стадникова.

– Деньги? Что такое деньги? Тлен! Вот тебе цветочки, радость моя, я сам собирал, сам рвал, сам нес... Любовь моя не знает границ...

– Дай-ка мне, – Царев осторожно вынул из дрожащих пальцев Лекова бутылку, налил в стоящие на столе рюмки и посмотрел на Ихтиандра. – Ну, что делать будем?

– Пить! – крикнул Леков, энергично махнув букетом и смазав при этом Стадникову по лицу. – Пить! А что нам еще остается? За наше светлое будущее! За нашу победу! За то, что солнце еще светит, а трава... это... зеленеет. Ура!