– Наш раненый соратник очнулся, – сообщил Дастин с такой важностью, будто речь шла о короле.

– Да? – хозяин «Черного клевера» запыхтел и заколыхался. – Очень рад это слышать.

– И он хочет есть, да и мы тоже не прочь что-нибудь проглотить.

– А деньги, чтобы заплатить, у вас имеются? – поинтересовался хозяин подозрительно.

– Найдем, – Дастин ласково улыбнулся. – Или ты нам не веришь?

Большой Рилд издал некий горловой звук, с хрустом сжал кулаки, и хозяин решил, что с него достаточно.

– Конечно-конечно, верю-верю, – затараторил он, угодливо кланяясь. – Располагайтесь, господа, располагайтесь.

Вскоре наемники сидели за столом, и к ним торопливо шагала остроносая служанка. На подносе в ее руках бренчали плошки и миски, а по боку кувшина с пивом стекала пена.

Ели быстро, жадно, разрывая цыплят руками и облизывая залитые жиром пальцы. Большой Рилд время от времени сочно рыгал, а кости хрустели на его зубах точно сухие ветки под ногой.

Мужчина с бородкой вошел в «Черный клевер», когда они насытились, и Халльвард, увидев его, насторожился.

Одет чужак неброско, но богато, на шее болтается побрякушка, и похоже серебряная. На боку кинжал, не особенно длинный, в простых ножнах… самое то для схватки в городской тесноте.

С первого взгляда не понять, кто такой.

Тип с бородкой заказал кружку пива, переговорил с хозяином, а затем неожиданно встал и направился в сторону наемников. Дастин хмыкнул и приподнял одну бровь, Большой Рилд в очередной раз рыгнул, громко, напоказ.

Халльвард напрягся и на всякий случай положил руку на нож.

– Доброго дня, господа, – сказал тип с бородкой. – Я слышал, у вас проблемы с деньгами?

В возке с реквизитом, как всегда, пахло пылью и присыпкой против моли, и Нейли этот запах напоминал о детстве, о тех невыносимых, жутких вечерах, когда она пряталась в одной из кладовых родного замка, сидела там, в тишине и одиночестве, и плакала от бессилия и горя…

Да, тогда она еще могла плакать.

Запах будил старые, давно забытые чувства, и все же она приходила в этот возок перед каждым выступлением. Не всегда, а в тех случаях, когда они собирались играть не «Фарс о Мужике и двух Дриадах», «Ярмарочный фарс» или «Крошечку-Понарошечку», а что-то серьезное, вроде «Эндремона и Афетиды», «Падения Романдо» или «Крови рода ре Хардвинн».

Запах будил чувства, Нейли вновь переживала обиду и злость, но зато ощущала себя живой, настоящей. И такой она могла выходить на сцену, могла играть в полную силу, не просто изображать Афетиду, императрицу Романдскую или Элаю ре Хардвинн, а быть ими.

Равнодушным мертвецам нечего делать на подмостках – это она поняла давно, только прибившись к труппе Улыбчивого Яна, и попытавшись в первый раз сыграть что-то на потеху зрителям. Сама Нейли тогда едва не провалилась сквозь землю от стыда, но Ян бросил «Очень неплохо», и гнать ее не стал, хотя предыдущей ночью вознамерился подкатить к ней, и едва не получил острой шпилькой под ухо.

Тогда, пять лет назад, она уже знала, как обходиться с жаждущими ее тела мужчинами.

Воспоминания эти не доставляли Нейли удовольствия, хотя то же самое можно было сказать о любых других ее воспоминаниях. Она ненавидела свое прошлое, но погружалась в него, купалась в давних событиях, как в темной, жгучей воде, ибо иначе не могла, не умела.

Занавес возка отдернулся, и внутрь заглянул Хникар, прыщавый парнишка, прибившийся к ним полгода назад, и способный пока только выходить в эпизодах, ну и помогать по хозяйству.

– Ты здесь, а? – спросил он, едва не заикаясь, и избегая встречаться с Нейли глазами. – Идем быстрее, а то барон пришел, пора начинать, клянусь Сияющим Орлом…