Филипп зажмурился, потом снова открыл глаза. Странное дело: не было уже у него никакого спикера, и очков на нем не было, а картинка вокруг все равно как будто дрогнула и сместилась. Впрочем, мир снова стал знакомым и понятным. Он сунул карту обратно в карман, огляделся и двинулся через пустынный холл к торговому залу, туда, где у стенки боязливо жались друг к другу пустые тележки.

* * *

– Не ем я эту колбасу. Что же ты глупый такой.

Он не замечал ее улыбки: Лена сидела, положив руки на руль, а голову на руки. Вероятно, смертельно устала за всю свою жизнь от дураков-ровесников. Кстати, Фил был даже старше на полгода.

– Не хочешь, тогда самогрейку бери.

– А что это такое? – Лена живо обернулась, и он впился глазами в ее лицо: какого черта, она над ним смеется! – Самогрейка? Как это?

– Поворачиваешь донышко, она и разогревается. Химия китайская. Что, не видела никогда?

– Дурацкое название, – с этими словами вздорная девица отобрала у него банку с готовым супом. Повертела так и сяк. «Давай сюда, не могу на это смотреть, – протянул руку курьер. – Никогда в походы не ходила?» – «Пешком? Не помню». – «Окей, забыли».

Потом она жадно выгребала ложкой лапшу, а Фил ждал своей очереди. Доберется и до колбасы, будьте уверены, – думал он. Но, возвратив изрядно полегчавшую банку, Лена о чем-то задумалась. Нарисовала пальцем смайлик на запотевшем стекле (Фил удивился), затем стерла все салфеткой, с минуту поглядела куда-то вдаль и вдруг сказала негромко:

– Отцу не доложил про меня. Теперь на работу не возьмут?

Филипп замер с ложкой во рту. Облизал, вложил в банку.

– Откуда ты знаешь, что не доложил?

Девушка очень изящно вытянула руку, прикоснулась к козырьку его бейсболки. Очень изящно. А что, – подумал Фил. – Вполне логично. Она была опытным пользователем, так отчего бы ей заранее не переключиться на сигнал с его камеры? С этого и начиналась когда-то игра Distant Gaze. Потом уже придумали надевать очки и управлять движением партнера на расстоянии. Филипп и сейчас считал, что это дерьмовая придумка, – только вот желающих играть на таких условиях всегда находилось предостаточно. Хватало и ведущих, и ведомых. Соглашаются же парни вроде него работать курьерами, а потом – ищейками, а потом…

Фил снял кепку с прицепленной камерой, кинул Ленке на колени.

– Я домой пойду. Пошли вы на хрен с вашим бизнесом.

– Постой, – попросила она совсем другим голосом, не тем, что раньше. – Значит, ты мне не поможешь?

– Почему это я тебе помогать должен? Я Николаю Палычу скажу, что не смог тебя найти, вот и всё. Верну мотик и телефон. Не надо мне от вас ничего.

– Ты считаешь, я дура? Сумасшедшая? И я сама себе всё придумала? Что же ты тогда сразу не сообщил отцу? Не сообщил ведь. Может, все-таки что-то понял?

– Да что я должен был понять?

– Ты совсем ничего не чувствуешь? – Лена говорила вполголоса, только как-то излишне четко. – Помнишь игру Strangers? Год назад? Мы там с тобой и познакомились.

– Мы? С тобой?

Она ничего не отвечала: казалось, ей было очень интересно смотреть туда, вперед, сквозь стекло, на припаркованные машины и дальше – туда, где тянулись уродливые фасады домов, подсвеченные мертвенным голубым светом. В одном из таких домов не спит Ленкин отец. Сидит и ждет, когда дочка-беглянка вернется с повинной. А когда вернется, посадит под домашний арест. Или, чего доброго, отправит в клинику на Черной речке.

В эту минуту Фил понял, что не хочет уходить. И еще понял, что бежать им, если хорошо подумать, – некуда. А если еще лучше подумать…

– Twas a bad trip, Lynn, – он всё вспомнил и улыбнулся.