«Надолго ли?» – пронеслось в её голове, и Клемента ощутила у сердца болезненный укол. Маркус был ей хорошим другом уже не один год – но не более того. Цебитар легко чередовал в своей постели женщин всех мастей, но надолго не оставлял там никого. А саму гетеру и вовсе держал на расстоянии вытянутой руки. Иногда Клемента вообще сомневалась, что Цебитар способен полюбить.

– В Империи становится скучно, – заметил Кэнсорин, поудобнее устраиваясь на своей скамье. – Сант, вы, должно быть, соскучились по войне?

– Не очень, – хмыкнул тот. – У меня достаточно рабов. Если хотите организовать новый сумасбродный поход наподобие тех, которыми развлекались наши отцы – вам лучше обратиться к патрицию Цебитару, а не ко мне.

Маркус промолчал. Он отлично понимал, в какую сторону движется разговор. Именно его семья завоевала славу на войне с Короной Севера, окончившейся более семи лет назад. И именно его род в мирное время проиграл больше всего.

Цебитары привыкли воевать. Сама руна, покровительствовавшая им, требовала постоянных битв и покорения новых врагов. Рим же давно предпочитал военным походам кровавые игрища на арене, оргии в закрытых атриумах и бесконечное многообразие марок вина.

– На вашем месте, господа, я бы сосредоточился на зрелищах, ради которых мы собрались здесь. По крайней мере, до тех пор, пока ваши собственные схватки не станут зрелищнее, чем бои рабов.

Кэнсорин и Сант переглянулись.

– Он сравнил нас с рабами, – заметил Сант.

– А я не удивлён, – ответил Кэнсорин, – Цебитар никогда не понимал, что значит быть вежливым, как патриций. Слишком привык к своей солдатне.

– Зато ваша мать-галлка слишком хорошо знала, как общаться с истинными патрициями, – вклинилась Клемента.

– На вашем месте я бы не лез в разговор мужчин, – ответил Кэнсорин.

– На вашем месте я бы не забывал, в чьей ложе нахожусь, – произнёс Цебитар, не оборачиваясь к нему. – А раз уж вы заговорили о войне, то да. Я скучаю по ней. Я люблю видеть кровь на своём мече, а не на чужом. И мне жаль, что император не решается двинуться ещё дальше на восток – но воля Юпитера священна, и я не собираюсь спорить с ней.

– На восток… – протянул Сант. – Восточные провинции и без того вот-вот развалятся по частям. Говорят, они даже валькирий не способны удержать в узде – что уж думать о том, чтобы покорять новые народы.

– Господа, господа! – перебил их Луцио, до того молчаливо стоявший в дальнем углу. – Сегодня чудесный день! Игрища обещают множество сюрпризов! Оставьте политику в покое, поговорим лучше о них!

– Поговорим о них, – согласился Цебитар. – Слышал, вы принимаете ставки? Не боитесь, что я подыграю своему фавориту?

– Ваша честность превыше любых подозрений. Но кто же ваш фаворит?

Маркус усмехнулся.

– Пантера. Но я ещё не решил, какая. Внимание – кажется, сейчас фаворитка определит себя сама.

Маркус замер, в одно мгновение забыв обо всём, что творилось в ложе. Он был азартен, но ни одна игра на удачу не зачаровывала его так, как зрелище, которое вот-вот начнётся на арене.

Обычно Маркус не любил смотреть, как дерутся другие. С куда большим удовольствием он находил повод устроить драку сам.

Но девушка, стоявшая в тени ворот, ведущих в помещения для рабов, приковывала его взгляд, вынуждая наблюдать за ней. Маркус мог бы вечно смотреть на валькирию, изучая каждый изгиб её тела, каждое, едва заметное движение изящных рук.

Валькирия, выставленная на бой, так мало походила на привычных ему патрициан и рабынь, что Маркус не знал, с кем мог бы её сравнить. Она была изящней и стройней Клементы. Взгляд её – острый, как наточенный клинок – казался скорее мужским. И тени сомнения не оставалось в том, что она не привыкла искать милости и просить – и тем больше щекотало Маркуса желание услышать мольбы из её уст. Мольбы, обращённые к нему, и больше никому.