– Это вы мне скажите, товарищ комиссар, что же на нас сейчас должно такое пойти, чтобы дыры гвардейскими частями начали затыкать? – спросил я.

– Не знаю, Гришка, не знаю. Но чует моё сердце, что-то очень скверное назревает.

Это действительно было странно. То, что подошедшие нам на помощь соединения были гвардией, не так давно, кстати, сформированной было ясно по зелёному окаймлению их погон. У Алеутова, кстати, из-за возвращения гвардейских частей случился небольшой приступ ярости. Ну конечно, «пережиток царизма», за что он, спрашивается, воевал? Хотя погоны Александр Сергеевич воспринял достаточно спокойно, лишь что-то недовольно пробурчав на этот счёт. Ну, тут сложно было нашему армейскому руководству возражать, погоны были гораздо более удобны, чем осточертевшие всем жуткие лычки на рукавах, из-за которых возникало столько неразберихи и путаницы. Тем более, у лычек теперь была совершенно недобрая память, связанная с маршалом Тухачевским – ярым поборником этого детища революции и фанатичным противником возвращения «золотопогонников» в армию.

Впрочем, от рассуждений о недавних реформах в Красной Армии, стоит перейти к проблемам насущным. Действительно, почему гвардия? И почему с такими мрачными лицами? Неужели и вправду – прорыв? Если уж сюда пригнали лучших из лучших…

– Товарищ командир батальона, товарищ командир батальона! – из раздумий нас вырвал звонкий голос одного из бойцов.

– Товарищ командир батальона! – продолжал надрываться голос, в обладателе которого, подбежавшего к нам, я опознал рядового Степнякова, моего сослуживца. Хороший парень, храбрый, хоть и немного глуповатый. – Разрешите доложить, там это, там… начальство.

Он сильно запыхался после быстрого бега и никак не мог отдышаться. Видать, кто-то по-настоящему важный приехал. И действительно, только сейчас я услышал тяжёлый рёв «Виллиса», припаркованного где-то рядом с госпиталем.

– Здравия желаю, товарищи бойцы, – чей-то громкий, хорошо поставленный командный голос заставил меня вздрогнуть.

Я обернулся, желая увидеть, кто именно из высоких чинов нагрянул по наши несчастные души. Правда, как только я понял, кто стоит передо мной, я тут же вскочил, вытянувшись по струнке. Алеутов, заметивший нашего гостя на секунду раньше меня, тоже был на ногах, прикладывая вытянутую ладонь к виску.

– Здравия желаем, товарищ командарм! – разом рявкнули мы оба.

Наголо бритая голова, сильная выступающая челюсть и прищуренный взгляд умных и честных глаз. Дополняют картину генеральские погоны, тёмно-синий мундир и три человека свиты, двое из которых – личная охрана. Человек, которого я сотни раз видел на пропагандистских плакатах, и ни разу – в жизни. Герой Ворошиловграда и Горького. Генерал Конев.

– Не командарм, а генерал-лейтенант, – вставил свои пять копеек его ординарец – сухой поджарый майор, на полторы головы выше самого Конева. – Извольте обращаться по уставу.

Двое гвардейцев, стоящих по обе руки от генерала, недобро прищурились на нас с Алеутовым, давая понять, что, беря пример с этого дылды, готовы защищать честь своего командира от любых посягательств.

Со званиями действительно возникала ещё небольшая путаница. Со времени упразднения революционной ранговой системы и возвращения старых, дореволюционных званий, прошло не так много времени, так что многие солдаты, в том числе и мы с Алеутовым, продолжали ошибаться при обращении по уставу.

– Виктор Евгеньевич, успокойтесь, пожалуйста. Не тот случай, – резко осадил Конев своего вестового. – Вольно, бойцы.

Только теперь мы с комбатом позволили себе выдохнуть.