После той встречи с аглицкими мореманами парень загрустил и не раз выражал вслух желание выучиться всяким наукам и повидать дальние страны. Но отец знал только работу, промысел, и никуда сына учиться не посылал. Спасибо, что соседский дьячок несколько лет тому назад выучил мальчишку хоть грамоте и арифметике.

Лодья-старший был человек рисковый, своего старался не упустить. И хотя везло ему, не раз команда попадала в тяжелое положение, иногда по случайности, а нередко из-за того, что хозяин стремился как можно полнее использовать промысловое время. И вот однажды поздней осенью их затерло льдами на ладье близ голого каменистого островка. Быстро подступившие льдины, пригнанные голомянным ветром, отрезали все пути. Промышленники сразу поняли, что везение закончилось. Обычно во время вынужденной зимовки во льдах люди гибли из-за холода, голода и цинги. Тогда в поминовение о них дома ставили памятные кресты, на которых были вырезаны имена тех, кто не вернулся в родное село.

Вот и в эту зиму в семьях ушедших в море промышленников воцарились тревога и печаль.

Решиться идти на матерый берег пешком по морскому льду мог только человек, не боявшийся умереть в ледяной трещине, которые раскрывались при любом движении льдов, точно голодная пасть, поджидающая жертву. Не страшившийся застрять перед непроходимой полыньей или заблудиться и замерзнуть в снежной заверти. Такие люди редки. Не было отчаянных и среди пропавших в этот раз добытчиков: все они – обычные поморские мужики.

Однако произошло чудо: еще до Рождества люди Лодьи вышли на родной берег из самого сердца снежной заверти. К спасшимся неведомым образом поморам односельчане сразу пристали с расспросами. И выяснилось, что тем бесстрашным, который таки вывел всех этих людей к берегу, оказался молодой Гавриил Лодья. Как только льды обступили их, он сразу все понял и сказал:

– Двум смертям не бывать, а на зимовке нам встречи с косой гостьей не миновать! Еды мало, друг друга глодать станем! Пойдем навстречу судьбе сами!

И, увлеченные его даром убеждения, сделав снегоступы из досок, поморы пошли безропотно за ним на верную смерть, в ледяную пустыню. Продуктов не могло хватить и на половину дороги, но они двинулись. Точно звериным чутьем, молодой Лодья находил путь среди трещин и торосов, иногда уходя вперед, затем возвращаясь и ведя всех дальше, в обход бескрайних полыней. Вначале для переправы тащили с собой малый челнок, но потом сил не стало, и его бросили. Ночевали в снегу, сбившись в кучу и зарывшись в сугробы возле вздыбленных торосов. Еда закончилась на полдороге, вскоре началась метель, затрещал лед. Тут все поняли, что пришел конец. Но молодого Лодью никто не упрекал: конец один, и отчего его встречать, сидючи на месте, без борьбы?

Гавриил ушел в метель, казалось, навсегда. Но через несколько часов он возник из снежной заверти, с нечеловеческой силой волоча тушу громадного тюленя, сверху частью объеденную.

Промышленники ринулись к убоине, стали срезать сырое мясо, воняющее рыбой, и пожирать его. Так он спас всех от голода. Гавриил сказал, что убил тюленя в полынье, и пока шел, отрезал куски и ел. При виде такой сверхъестественной удачи и силы промышленники стали украдкой креститься.

Но зоркий Степан Лодья один приметил, что, уходя, сын не взял промысловой рогатины. Да и тюлень был не ножом покромсан, а загрызен и объеден каким-то зверем. А здесь, на льду, такой зверь мог быть только один – белый медведь. И он, не сожрав половины туши, добычу добром не отдаст… Не дрался же Гавриил за тюленя с медведем?