– Знаю, – Сэм качает головой. – Просто я хочу, чтобы все было как раньше.

Хорошо знакомое чувство.

– Что ей сказать?

– Просто разузнай, как мне все исправить.

Сосед в таком отчаянии, что приходится согласиться. Попробую. Если уж он обратился за помощью в любовных делах ко мне, то все совсем плохо. Но какой смысл это объяснять?

Утром, шагая через двор, я все жду, когда же выпитый с утра в общей комнате кофе наконец меня разбудит. Навстречу попадается моя бывшая, Одри Долан, да не одна – с подружками. Ее медные кудряшки ярко сияют в солнечных лучах. Одна из девчонок что-то тихонько говорит, остальные смеются.

– Эй, Кассель! Ставки еще принимаешь?

Я нехотя оборачиваюсь.

– Нет.

Вот видите: я изо всех сил стараюсь стать законопослушным гражданином. Честно стараюсь.

– Жаль, – кричит девчонка. – А я хотела сотню баксов поставить на то, что ты сдохнешь в одиночестве.

Иногда я сам не понимаю, почему так упорно пытаюсь не вылететь из Веллингфорда. Оценки у меня посредственные, были и есть, а в прошлом году успеваемость вообще скатилась ниже некуда. И в колледж я не собираюсь. Мне вспоминаются Юликова и программа, в которой участвует брат. Всего-то и нужно бросить школу. Я просто оттягиваю неизбежное.

Девчонка снова смеется, а Одри и остальные ей вторят.

Я иду и не оглядываюсь.

На этике развивающихся стран обсуждают журналистские предубеждения и то, как они влияют на наше мнение. Преподаватель просит привести пример, и тут Кевин Браун вспоминает одну статейку, в которой писали о моей матери. С его точки зрения, журналисты чересчур часто пытаются повесить всех собак на Пэттона, обвиняя его в легковерности.

– Она же преступница, – разглагольствует Кевин. – Зачем выставлять все так, будто губернатор Пэттон должен был каким-то образом предвидеть, что его девушка нашлет на него проклятие? Вот вам хороший пример: журналист пытается дискредитировать жертву. Не удивлюсь, если эта Шандра Сингер и над ним самим поработала.

В классе кто-то хихикает.

Я, не отрываясь, смотрю на ручку в руках, сосредоточенно вслушиваюсь в царапающие звуки – это мистер Льюис быстро пишет на доске о каком-то примере из недавних новостей про Боснию. На меня находит странная гиперконцентрация, когда весь зацикливаешься на настоящем, а прошлое и будущее отходят на второй план. Есть только здесь и сейчас. Медленно ползут минуты, и вот наконец звенит звонок, мы выскакиваем в коридор.

– Кевин? – тихонько говорю я.

Кевин разворачивается, ухмыляясь. Вокруг нас торопятся куда-то ученики, зажав под мышками книги и рюкзаки. Я их толком не вижу – все вокруг смазалось.

Ударяю Кевина в челюсть с такой силой, что в руке отдается.

– Драка! – вопит кто-то.

Выскочившие из классов учителя пытаются оттащить меня от лежащего на полу противника.

Я не сопротивляюсь. Будто онемел весь. В крови кипит адреналин. Страшно хочется еще кому-нибудь вмазать.

Меня отводят к завучу, вкладывают в руку бумажку. Сминаю ее и кидаю в стену. Приглашают в кабинет.

Внутри все завалено документами. Удивленный Уортон убирает со стула кипы папок и кроссвордов и машет рукой – мол, садись. Обычно, если уж у меня неприятности, то сразу отправляют к директору.

– Драка? – уточняет Уортон, поглядев на мятую бумажку. – Два дисциплинарных взыскания, если вы первый начали.

Молча киваю, голос меня вряд ли сейчас послушается.

– Расскажите, что случилось.

– Да ничего, сэр. Я его ударил. Просто… В голове помутилось.

Уортон внимательно слушает и кивает.

– Вы понимаете, что еще одно взыскание, хоть по какому поводу, и вас исключат? Тогда, Шарп, вы не окончите школу.

– Да сэр.