Саенко оскорбленно поджал губы, потом махнул рукой и продолжил:

– Тогда Аркадий Петрович и говорит капитану этому, что возьмите, мол, людей за вино.

– Что-что? – переспросил Борис.

– А вот то, что вчера послал меня он на берег, когда я вас-то встретил. И пошел я прямо в имение одно, где погреба отличные еще до войны были. А там вина хорошие. И погрузили мы все это на подводы и привезли сюда. Так он, капитан-то, за каждый ящик по человеку согласился провезти. Сто ящиков распихал кое-как по миноносцу своему – это ж не торговое судно, не приспособлено груз перевозить, – распихал сто ящиков и взял сто человек без багажа. У-у, морда французская!

– Вот как, значит, жизнь человеческую за ящик вина купили. Эх, союзнички! А все остальные капитаны, значит, непьющие…

– Выходит, так, – угрюмо согласился Саенко.

Они пришли в крошечную каюту, кое-как умылись, переоделись в чистое белье, которое Саенко вытащил из своих закромов. Френчи задубели от морской воды, поэтому Саенко выскочил куда-то и вскоре вернулся. Через десять минут в каюту просунулась голова французского матроса в шапочке с красным помпоном. Голова обвела глазами каюту и, увидев Саенко, подмигнула черным глазом. Саенко выскочил в коридор и принес две матросские робы, поношенные, но чистые.

– Саенко, ты на что же робы эти сменял? – смеясь, спросил Борис.

– Известно на что, на вино, – насупился Саенко, – простому человеку тоже выпить хочется.

Поели жидкой французской похлебки и хлеба с салом, что принес запасливый Саенко. Алымов выпил чаю, вытер испарину на лбу и прилег на койку.

– Что-то нехорошо мне, надо спать, может, силы восстановятся. А ты, Борис, нож потерял, что ли?

– Да выронил где-то, пока тебя нес, – равнодушно ответил Борис.

Через минуту Петр задышал глубоко и ровно, Борис тоже пытался заснуть, но черное облако все давило и давило на сердце. Он заснул, как провалился в бездонную пропасть. Пробуждение было безрадостным. Саенко тряс его за плечо, приговаривая тихонько:

– Ваше благородие, Борис Андреич, проснитесь!

– Что? – Борис рывком сел на узкой койке. – Чего тебе? Вроде до Керчи еще далеко?

– Ваше благородие, ступайте к полковнику, – сказал Саенко с какой-то неуверенно-смущенной интонацией.

– Он зовет, что ли? – рассердился Борис. – Вот еще незадача, поспать не даст.

– Да не зовет, – с досадой ответил Саенко, – а только пошли бы вы с ним поговорили.

– Неохота мне с ним разговаривать, – честно признался Борис, – много чего ему есть сказать, да только все неприятное, как бы он на меня не обиделся.

– Зря вы так, ваше благородие, – укорял Саенко. – Он три часа на мостике простоял, все вас высматривал, и капитану, Жиро этому, утробе ненасытной, ящик шампанского дал, чтобы он вас дождался.

– Вот как? – Борис поднял брови. – Простых людей за вино, а меня, значит, за шампанское?

– Уж какое было. А только если б не он, вас бы тут не было, – твердо произнес Саенко. – Загляните к нему.

– Ладно, – поднялся Борис, – все равно разбудил.

Они прошли коридорами, поднимались по лесенкам, пролезали в какие-то люки, после чего Саенко постучал в дверь каюты и крикнул:

– Аркадий Петрович, можно к вам?

Ответ был неразборчив. Борис распахнул дверь и сделал шаг вперед. Аркадий Петрович Горецкий расположился за столом в расстегнутом френче. Пенсне его не сидело аккуратно на носу, как обычно, и даже не болталось на шнурочке, оно валялось на столе между стаканом и бутылками, которых было достаточное количество. Борис шагнул ближе и остановился изумленный. Полковник Горецкий был вульгарно и безнадежно пьян.

Осознав присутствие в каюте посторонних, полковник поднял голову и посмотрел на Бориса. Взгляд был не то чтобы мутный и не бессмысленный, но что-то было в нем не то, какая-то странная расслабленность. До этого Борис видел полковника в двух ипостасях: либо интеллигентным профессором, говорящим мягким голосом, будто читающим лекцию с кафедры университета, либо же грозным полковником, чьи черты приобретали чеканность императорских профилей на старых римских монетах. Теперь же перед Борисом сидел раздавленный судьбой немолодой усталый человек.