Маленькая Шуда была захвачена рассказом, хотя имя мальчика она не совсем понимала.

– Я вовсе не знала, что значит предательство – с улыбкой вспоминала себя несмышлёной крошкой повзрослевшая Шуда – а вот с добротой всё было иначе – и блистательная тяжело вздохнула.

– Летели года. Девочка, едва ей исполнилось пять лет, была избрана волхвами и теперь, вместо детских игр, ей приходилось всё своё время тратить на обучение. Но не прошло и месяца, как Доброте понравилось учиться и она, позабыв обо всём, поглощала знания. Мудрые старцы знали, как надо учить – Доброта познавала секреты мироздания играючи. Она всегда удивлялась их простоте.

Предательство рос мальчиком, который очень отличался ото всех, что ему очень нравилось. С детства внушив себе, что он, как сын вождя, имеет большие права, чем остальные, в нём поселилась показная гордость и, в первое время, небольшая заносчивость. Он не любил людей и сожалел, что ему приходиться говорить с ними. Он всегда удивлялся их простоте.

Пятнадцать лет сменили пятнадцать зим, и лишь несколько камней упало с горных вершин за этот миг, тогда как наши дети изменились до неузнаваемости и стали взрослыми. Доброта из маленького создания превратилась в прекрасную девушку, поражавшую всех жителей своей мудростью, нежностью и красотой. Она была лучшей ученицей из когда-либо живших на этой Земле.

Предательство тоже был бессилен перед безразличным временем. Оно превратило его в красивого мужчину, но люди его не очень любили и старались, как можно реже даже просто разговаривать с ним, несмотря на то что он принимал активное участие в жизни селения. Люди видели и чувствовали презрительное отношение к ним.

Однажды в лесу она собирала лечебные травы, когда услышала сдавленный стон. Осторожно пробираясь сквозь чащу, Доброта увидела Предательство. Он, опершись на дерево одной рукой, держался за бок другой. Она выронила корзинку, когда увидела, у него проступившую сквозь рубаху кровь.

Они время от времени встречались, и он нравился Доброте, а она нравилась Предательству. Эта симпатия существовала до тех пор, пока тот не узнал, что она из семьи плотника, а не урождённая в высшем сословии, деление на которые, впрочем, у Предательства не было. Для него все люди служили лишь для того, чтобы удовлетворять его желания и прихоти. Они были для него инструментами, а как ими пользоваться, не имело значения. Все способы приемлемы.

Тон при их общении у него нисколько не изменился. Только лишь про себя, он насмешливо стал звать её выскочка, и это иногда отражалось при разговоре. Обидные намёки о происхождении и мнимой скудности ума, Доброта прощала Предательству. Она делала это легко, и ей это вовсе не было в тягость. У неё не возникало и мысли, чтобы прекратить общение ни с ним, ни с кем-либо ещё. Для Доброты весь мир – это добрые, иногда просто немного заблудившиеся люди. Предательство это выводило из себя. Худшей реакции для него было трудно представить. В итоге, как это ни странно, общение прекратил именно он, а она на нём больше не настаивала.

И вот теперь, когда нужно было действовать без промедления, действовать – помочь, перевязать, бежать за помощью – Доброта вдруг застыла. Она смотрела, как он сползает по стволу дерева и скрывается в высокой траве. Предательство не кричал о помощи, а Доброта её не оказывала!

Еле различимый стон вывел её из прострации, и она бросилась к нему сквозь завесу травы. Когда он увидел, что кто-то продирается через заросли, лицо его просияло надеждой. Он даже робко улыбнулся от радости, но, когда Доброта на него взглянула, улыбка исчезла с его лица.