В общем, я постановил для себя, что надо все-таки будет как следует приглядеться к творчеству Марины. Потом, когда это уже перестанет быть работой.

А пока что я убедился в том, что еще не до конца разучился думать и не зря полез в работы девушки. Художники – они всегда очень серьезно реагируют на перемены в своем внутреннем мире. Даже тогда, когда мозгом еще не полностью их осознают. Марина в этом оказалась не исключением.

Я увидел, как изменились ее работы, как они стали менее понятными, вызывающими уже совсем другие эмоции, нежели раньше. Не знаю, почему, но у меня сложилось впечатление, что девушка и сама побаивалась своих работ.

Нетрудно также было заметить, что в целом она стала намного меньше рисовать. Не знаю, было ли это связано с замеченным (или выдуманным) мной страхом или просто безумие сжигало ее творческие возможности.

Потрясение ждало меня под заголовком: «Источник темноты». Я открыл рисунок. Он был совсем другим, исполненным в более традиционной манере. И на нем я увидел такую же линзу, какую совсем недавно нашел в приснопамятном подвале.

Клизму не зря так прозвали. Стоило ему появиться в любом обществе, и спустя немного времени там начиналось натуральное извержение говна. Частично на него, частично просто друг на друга. Такое уж свойство было у Клизмы – рожать конфликты из ничего.

За это Новокаин его и не любил. Хотя, тут приходилось признать за собой известную степень обыкновенности. Клизму никто не любил. Разве что он сам, хотя и это еще очень большой вопрос.

Такому персонажу полагалось бы быть маленьким, плюгавым и уродливым. Как назло, Клизма представлял собой белокурую бестию – два метра роста, косая сажень в плечах, внешность то ли профессионального стриптизера, то ли актера из гламурных фильмов.

Новокаин, как обычно, сидел за столиком в дальнем углу кафе «Подснежник», которое у всех нормальных людей называлось «Жральней». А у интеллигентного Палыча, который до начала карьеры сталкера был кандидатом технических наук (и работал на злополучной атомной станции, к слову), «Подснежник» звался «Заведением жрального типа».

Позавчера Новокаин вернулся из очередного похода в Зону, сегодня утром – загнал хабар, и теперь мог позволить себе малость расслабиться. Что он, собственно, и делал в компании большого блюда жаркого и графина с полулитром беленькой. Всем своим видом Новокаин выражал полное категорическое нежелание заниматься активной коммуникацией с внешним миром. Никто и не лез особо – разве что поздороваться.

На первый взгляд, у Новокаина не было ни малейшего повода для смури. Поход оказался вполне удачным, и можно даже сказать, что спокойным. Стрелять вообще не пришлось. Только отсиделся в овражке, пока мимо ковыляло полтора десятка деловитых зомби, что-то тащивших в охапках. Никакого желания узнавать, что именно, Новокаин не имел. Встречаться с ними – тоже. Потому стоило только уродам нарисоваться в поле зрения, как он метнулся в овраг, плюхнулся на пузо и затем минут пятнадцать изображал неодушевленный элемент пейзажа.

Собственно Новокаин и сам не знал, что с ним случилось, почему он так скверно себя чувствовал после возвращения.

Клизма, войдя в «Подснежник», помахал от порога рукой сразу всему залу. В ответ раздалось вперемешку несколько приветственных возгласов и посылов куда подальше. Это было нормально по отношению к столь неоднозначному деятелю.

Самое забавное: Клизма, по сути, не был особо гадким человеком. Он охотно помогал товарищам по профессии, а однажды – три дня тащил на себе из Зоны Борьку Лиса, угодившего правой ногой в какие-то едкие сопли и спалившего на ней мясо до кости. И вытащил, и доставил в больницу, и Лиса заштопали настолько качественно, что он снова начал ходить в Зону. Но как только Борька выписался – тут же нашел Клизму, вначале поблагодарил, а потом от всей души саданул с правой в репу. После этого Клизма оказался на больничной койке с сотрясением мозга, полученным частично от богатырской плюхи Лиса, а частично – от соприкосновения башки с тротуаром. Смущенный Лис, хоть и таскал Клизме фрукты в передаче, но всем говорил, что бил коллегу-сталкера за дело. Дескать, нечего языком молоть.