– Нет, нет, нет, – зашептал Денис. Его голос сорвался на крик. – Не дождешься, ублюдок! Не дождешься! Кем бы ты ни был, лучше проваливай, иначе я спущусь и выбью из тебя все дерьмо! Тебе ясно? Я тебя не боюсь, слышишь, тварь? Убирайся!

Телефон звякнул новым сообщением.

– «Пришло время расплачиваться за грехи, Дениска. Прыгай!»

Денис подобрал попавшуюся под руку бутылку и бросил ее вниз.

– «Ты не способен написать что-то стоящее. Прыгай!»

Внизу послышался громкий лай и четыре собаки стали окружать незнакомца. Человек схватил арматуру и попятился в сторону забора, скрывшись за одним из вагончиков. Затем послышались два хлопка выстрелов и собачий визг. Денис долго сидел на крыше, не желая смотреть вниз. Потирая холодные руки, он тихо плакал, но через какое-то время поднялся и, протерев мокрые глаза, с вызовом посмотрел на город:

– Вам, действительно, это нужно? Я вас спрашиваю, вы действительно этого хотите? – мужчина надрывно кричал в железобетонный массив ночного города. – Поздравляю вас! Я больше не хочу стать другим. Я остаюсь! Вы слышите? – заграждение под его руками угрожающе качнулось. – Здесь и сейчас, я клянусь, что напишу самый гнилой, самый пошлый, самый беспринципный и черный роман, на какой только способен! Я буду соответствовать вашим ожиданиям! Вы хотели, так получайте!

Кусок брошенной арматуры полетел в сторону черного города, который ответил Денису только ему слышным, демоническим, шипящим смехом, сплетенным из шума дорог, визга улиц и далекого гула порта.

Денис не спал всю ночь. На рабочем столе были разбросаны раскрытые книги, испорченные красным маркером. Он вписывал тезисы из них в свой блокнот, а что-то выделял красным прямо на книжном листе. На пол летели вырванные из блокнота, исписанные листы. Один за другим, лист за листом. Сидя за столом, Денис схватился руками за голову и достал из ящика стола личный дневник. Он раскрыл его, провел подушечками пальцев по остаткам давно вырванных и навсегда исчезнувших страниц. После минуты раздумий, ручка зашуршала по листу:

«Раньше меня это спасало. Поэтому снова возвращаюсь к старым приемам написания текста. Буду выписывать всю боль и обиду на бумагу. Она все стерпит, а заодно поможет мне лучше прописать желаемого персонажа и продумать историю. Информацию, сочащуюся из нутра сознания, легче упаковывать в строчки».

«Сразу вспоминается первая серьезная рукопись. Верочка поддержала мое желание попробовать себя в писательстве, и я принялся разрабатывать синопсис о настоящем герое. О принце из доброй сказки. Это позже я понял, что сказок не бывает. Мой персонаж, мой добрый врач, лечащий руками, с середины рукописи превратился в монстра. После того, как я потерял Веру, я сам превратился в монстра и бросил его тень на бумагу. Внутренняя чернота поглощала меня, выворачивая наизнанку, а все, что она выплескивала, оставалось на бумаге. Без сожаления, без жалости я резал ручкой страницы, убивая свет моего первого произведения. Так в агонии ненависти родился мой первый ребенок из бумаги и чернил. Так я стал зарабатывать на том, чего следовало бы стыдиться».

«За последнее время столько людей не упустили шанс бросить в меня свой камень или указать на мое место. Все они, родные и знакомые, не видят во мне человека. Я для них – средство, функция, удобный алгоритм…».

«Пишу все это, а легче не становится. Получается, что, наоборот, мучаю себя воспоминаниями. Но, может, так оно и лучше. Нужно разогнать разум, раскачать берега сознания. Пусть мысль снова льется, а я буду ловить ее, словно рыбу, и бросать в сеть из печатных слов. Пусть в этих чувствах из боли и неверия снова родится ребенок и пусть мир ужаснется ему. И пусть пожалеют те, кто в меня не поверил!».