Там я обнаружила Тельеса, прислонившегося к стене с абсолютно отсутствующим видом. Хотя я и ожидала его там увидеть, это зрелище все равно показалось мне странным.

– Как ты, Грета?

– Хорошо. Ты и сам видел, как у нас дела.

Кивнув, он достал сигарету.

– Всегда приятно видеть, что книжный магазин полон людей, – сказал он, – и неважно, по какой причине. – Я кивнула, соглашаясь, и прислонилась к стене рядом с ним. – Кто же виновник подобного ажиотажа?

– Карлос Ариэль, – ответила я. – Как стиральный порошок.

Я сомневалась, что Тельес знал этого инстаграмера, но, к моему удивлению, он с энтузиазмом кивнул.

– А, да. Я что-то об этом читал. Называется «Деформированная униформа», да?

– Точно.

– Взгляни на это с другой стороны: по крайней мере, благодаря ему все эти ребята будут читать книги.

– Они их не читают, Тельес. Это – чистый маркетинг.

– Думаешь?

– Если бы вместо того, чтобы опубликовать роман, этот парень запустил собственный парфюм, экшн-фигурки или чайный сервиз, то все это продавалось бы с тем же успехом.

– А я вот слышал, что крупнейшие издательства морды друг другу бьют, чтобы подписать с ним контракт.

– Ну, что ж. Издательства – они такие.

Тельес зажег сигарету и выпустил большой клуб дыма, прежде чем снова заговорить.

– В любом случае, Грета, в магазин текут деньги. Это ведь всегда хорошо.

– Ну, раз ты так говоришь…

– Какого черта ты здесь делаешь?

Он мог иметь в виду и переулок, и книжный магазин, и страну.

Отпив кофе, я сделала вид, что задумалась.

– Я могу задать тебе тот же вопрос, Тельес.

– Я искал тебя.

– Для чего именно?

– Чтобы избавить тебя от бесполезного существования, полного разочарования, и привнести в твою жизнь немного эмоций.

– Не помню, чтобы я тебя об этом просила.

– Не переживай, для этого и существуют друзья.

Закончив с кофе, я отошла от стены. Как бы приятно мне ни было здесь находиться, я не могла больше оставлять Пилар в одиночестве. Я была обязана вернуться в магазин, чтобы противостоять «Родителю года».

– Спасибо тебе за внимание, дружбу и интерес, но, как видишь, у нас сейчас полный хаос.

Тельес наблюдал за мной, прищурившись. Я подозревала, что он ждал, что я наконец задам ему вопрос на миллион. Поскольку я уже сюда пришла, то решила удовлетворить его каприз:

– А зачем ты на самом деле захотел меня увидеть?

Он указал на меня сигаретой, словно фокусник – волшебной палочкой. Я уже была готова услышать, как он изречет какое-нибудь заклинание, которое сделает мир более интересным. Что-нибудь вроде «Алохомора».

– Чтобы попросить тебя сделать то, что у тебя лучше всего получается.

– Неплохо.

– Друг моего друга нуждается в твоих услугах, Грета.

– После того, что произошло, мне сложно поверить, что кто-то вообще захочет на меня рассчитывать.

Я попыталась скрыть досаду, возникшую из-за того воспоминания, словно была солдатом, которого мучал старый шрам. Никто уже давно не пользовался моими услугами по очевидным причинам. Во всех магазинах антикварной книги и лавках старьевщиков Мадрида, от спуска Мойяно и до Литературного квартала, ходили слухи, что мне нельзя было доверять, и этот ярлык сопровождал меня вот уже почти год. Сообщество было не настолько большим, чтобы о деле сеньоры Стерлинг и пропавшего Борхеса можно было легко забыть.

Не обращая внимания на мой горький вздох, Тельес снова взмахнул в мою сторону волшебной палочкой.

– Он ищет кого-нибудь, на кого можно положиться, Грета. А я тебе доверяю.

– Несмотря ни на что?

– Несмотря ни на что.

Я взглянула на своего друга. Мне всегда казалось, что благодаря своей аристократической осанке и вьющимся бакенбардам, придававшим ему почтенный вид, Тельес вполне уместно смотрелся бы при дворе XVIII века. Но его настоящий возраст мгновенно выдавала сияющая улыбка, которой он награждал каждого, кто попадался ему на глаза. Он называл себя любителем чтения, а не книг, и голова его была настоящим кладезем информации и знаний, границы которых мне еще предстояло для себя открыть. Не имея четких политических взглядов (впрочем, его позицию можно было легко понять, немного пообщавшись), он был вечным кандидатом на пост директора множества городских фондов и культурных учреждений и человеком, чье имя произносили каждый раз, когда речь заходила о какой-нибудь инициативе, связанной с литературой.