Он продолжал дышать у моего уха, а потом медленно отстранился, но только на пару сантиметров, чтобы можно было видеть мои глаза.

– Девочка, которой не разрешают гулять после темноты… – он положил руку на мою шею, при этом не касаясь кожи. Его кончики пальцев зависли в воздухе в сантиметре от моего лица. «Ты мне противна», – прозвучал его голос в моей голове снова. – Ты ведь любишь меня, малышка Джули? Покажи мне свою любовь.

– …Что?

– Покажи мне. Я хочу увидеть, что это такое, – он резко и грубо положил свою руку мне на шею, притягивая моё лицо к себе и изучая взглядом каждый сантиметр моей кожи.

– Прекрати, пожалуйста…

– Я буду давить на твою слабость до тех пор, пока ты хотя бы не притворишься сильной. Ты ведь давно этого хотела. Вот он я. И что ты сделаешь? – его голос холодный, его тон напоминает мне скрежет стали. – Я всегда ненавидел таких как ты. Вы постоянно путаетесь под ногами. Вы бесполезнее, чем хомяки. Ноете от своей несчастной жизни тем, кому хуже в сто крат.

Мои глаза покрылись слезами. Я дрожала от страха, как осиновый лист, всё так же пытаясь слиться со стенкой. Дыхание превратилось в нервный стон. Ком в горле перекрывал мне воздух, кожа шеи горела от ЕГО прикосновения как от горячей кочерги.

В какой-то момент происходящее стало казаться чем-то нереальным. Невозможным. Искусственным. Я отчётливо слышала гудок в своей голове. Ещё несколько секунд, и раздастся голос: «На станцию «Отчаяние» прибывает поезд под номером 666. Будьте осторожны, двери не закроются. Будьте осторожны, цена билета – ваша жизнь». И я без возражений сажусь на пустое место, чувствую, как силы, в самом деле, покидают меня.

Последнее, что успеваю отчётливо уловить – выражение лица Тейлора, сменившееся на непонятливую хмурость. Он отпустил меня, позволяя рухнуть на колени. Учащённое дыхание, дрожь в руках… Скорость, с которой бьётся мое сердце, выше скорости всех «поездов». Это происходит не впервые.

– Класс… Что это? Паническая атака? В тебе вообще нет ничего от здорового человека, да?

Гул в ушах не даёт мне сосредоточиться, а головокружение размывает картинки. В какой-то момент я вовсе теряю связь с пространством. Руки хватаются за всё, до чего могу дотянуться: стену, мелкие камни на асфальте, бутылки, руки Тейлора, из любопытства, опустившегося передо мной на корточки.

На границе моего сознания я слышу звонок. Мёрфи тяжело вздыхает и достаёт сотовый из кармана. Я не вижу его выражения лица, но точно чувствую, что он раздражён. Дальше мой слух улавливает только обрывки фраз. «Тебе повезло», «продолжим позже», «это урок», «мне нужно…», «… Одной девчонке».

Глаза закрываются, я делаю последний вздох и засыпаю.

Вот бы люди научились рисовать… Вот бы открыли альбом под названием «жизнь» и водили по белоснежным листам яркой краской, изображая чистое небо и просторные поля. Но почему-то люди не умеют рисовать. Они думают, мол, пустив альбом по течению реки, они не отправляют его к болоту, где он утонет в черноте. Люди не умеют рисовать. Они передают альбом другим людям и молча наблюдают, как те пачкают их «жизнь» и рвут страницы. Тейлор начал учиться рисовать только недавно. В его жизни было много грязных страниц, но каждый раз он вырывал листы и выбрасывал их в урну, начиная по-новой. И столько же раз он делал ошибки и снова вырывал, вырывал, вырывал…

Холодная ручка двери опускается, раздаётся звон колокольчика. Резкий неприятный запах заставляет глаза слезиться. В такую забегаловку, как эта, чаще всего заглядывают байкеры и мужики, хвастающиеся своими татуировками и старыми «модными» тряпками.