Было так тяжело, например, не пожелать им взаимного счастья. Но колдун обычно осуществляет свои желания, в том или ином виде: именно в этом и была загвоздка. Он никогда бы не отважился распространять подобное желание на Ивешку, которая прежде всего сама была колдуньей и могла тут же почувствовать, что именно происходит и приказать ему заниматься лишь собственными делами. Но он не отважился бы проделать тоже самое и с Петром, который не почувствовал бы этого, но безраздельно верил, что его лучший друг не будет вмешиваться в его жизнь.

Было очень трудно, чересчур трудно, отказаться от желания быть любимым, и все же хотеть этого, несмотря на чьи-то неудобства. Но главный вопрос заключался в том, может ли отказ от желания быть сам по себе желанием? Он продолжал крутиться и крутиться в сашиной голове, будя его по ночам и заставляя просиживать долгие часы, делая записи в книгу, в которой теперь каждый месяц появлялось несколько новых страниц. С этой же целью он перечитывал тронутые дождем сильно подпорченные записи Ууламетса, которые ясно предупреждали его о том, что колдун, испытывающий привязанность к кому-либо, всегда находился в опасности, а колдун, который хочет получить чью-либо привязанность и любовь, в лучшем случае вор.

Разумеется, это предостережение относилось и к Ивешке и к нему в равной мере, и как бы они ни старались, он был уверен, что они оба были виновны и в своих собственных поступках и в выборе своих собственных оправданий.

Но Петр лишь рассмеялся и сказал, когда Саша поделился с ним этими самыми сокровенными, самыми ужасными своими опасениями:

– Меня это не беспокоит.

После чего Петр вылил еще один ковш воды себе на голову: в тот момент они сидели в новой, только что отстроенной бане, парясь в жаре раскаленных камней.

– А я беспокоюсь, – сказал Саша и огляделся вокруг себя сквозь пар и тусклый свет: в бане нужно быть осторожным всякий раз, когда речь идет о чем-то важном, потому что здесь может оказаться банник. – Петр, если ты вдруг подумаешь, что я желаю что-то…

– Я, например, желаю, – перебил его Петр, – чтобы мне на спину вылили еще один ковш воды.

Это его желание Саша тут же исполнил.

– И все же, – вновь начал он.

– Ты слишком беспокоишься, – сказал Петр, продолжая тщательно скрести свой подбородок. – Когда ты глядишь на чистое небо, то начинаешь беспокоиться о том, что вот-вот пойдет дождь. Когда ты желаешь хорошей погоды, то беспокоишься, что может быть засуха по всем царским владениям, а тогда царь явится сюда и сожжет твой дом…

– Такое может случиться.

– Может, может. Не случиться, если не пожелаешь.

– Если я не пожелаю…

– Царь может внезапно помереть. Очень подходящее объяснение. Почему тебя это должно беспокоить? Ведь этот чертов царь собирается сжечь дотла твой дом!

– Во-первых, я никогда не желал дождя!

– Тьфу! Ведь желал же ты мне попутного ветра на реке, желал мне и безопасности в лесу. Боже мой, подумать только, что какой-нибудь бедный медведь мог околеть с голоду из-за тебя! Разве ты не беспокоился об этом?!

Саша хмуро взглянул на Петра, а тот только подмигнул ему.

– Потише со своими шутками, – сказал Саша. – Как же мы сможем завести банника, если ты не принимаешь все это всерьез?

– На это я могу сказать лишь то, что если банник действительно существует, то он должен бы иметь чувство юмора.

– Лучше считай, что он не имеет! – ответил Саша и тут же пожелал про себя, что если какой-нибудь банник и слушает сейчас их разговор, то он должен быть очень терпеливым. – Банник, прости его. На самом деле он не имел в виду ничего дурного.