– Именно так. И у них есть все основания негодовать. Многие оказались разорены. Весь их образ жизни разрушен, а ни к какому иному они приспособиться не могут.

Мистер Уипплстоун почесал пальцем нос.

– И должен сказать, – добавил он, – хоть вам и без меня это известно, среди них попадаются очень неприятные личности.

– А зачем он сюда приезжает? – спросила Трой. – Я о Громобое.

– Официально затем, чтобы обсудить в Уайтхолле насущные потребности его развивающейся страны.

– Причем Уайтхолл изображает невероятную радость, а люди Специальной службы зеленеют от дурных предчувствий.

– Вы сказали «официально», мистер Уипплстоун? – переспросила Трой.

– Я так сказал, миссис Аллейн? Да. Да, из относительно надежных источников просочились слухи, что президент надеется провести с несколькими соперничающими компаниями переговоры о передаче им управления месторождениями нефти и меди, отобранными у прежних владельцев, потративших огромные средства на их разработку.

– Совсем весело! – откомментировал Аллейн.

– Я не хочу, конечно, сказать, – мирно продолжил мистер Уипплстоун, – что лорд Карали, или сэр Джулиус Рафаэл, или кто-то из их ближайших помощников способны организовать гибельное для президента покушение.

– И на том спасибо!

– Однако за спинами этих августейших особ теснится множество озлобленных держателей акций, администраторов и тех, кто на этих месторождениях работал.

– Среди которых вполне может обнаружиться какой-нибудь поклонник тактики плаща и кинжала. И помимо всех этих людей, обладающих более или менее очевидными мотивами, – продолжал Аллейн, – существуют еще те, которых полицейские не любят сильнее всего, – фанатики. Какой-нибудь ненавистник чернокожих, одинокая женщина, которой снится черный насильник, человек, соорудивший себе личного черного антихриста, или тот, кому любой чернокожий сосед представляется угрозой его существованию. Люди, с языка которых то и дело слетают фразочки вроде «черная образина, черномазая сволочь, надо б черней, да некуда, вот отдам тебя черному человеку». Черный значит плохой. И точка.

– А для Черных Пантер точно так же звучит слово «белый», верно? – вставила Трой. – Это война образов.

Мистер Уипплстоун, испустив негромкий, уютный вздох, вновь занялся портвейном.

– Хотел бы я знать, – пробормотал Аллейн, – какая доля этого абсолютного антагонизма таится под темной кожей самого старины Громобоя.

– На тебя он, во всяком случае, не распространяется, – сказала Трой и, не услышав ответа, спросила: – Я права?

– Мой дорогой Аллейн, насколько я понял, по отношению к вам он продемонстрировал самые дружеские чувства.

– О да! Да, конечно. Они из него били фонтаном. И знаете, мне чрезвычайно неприятна мысль о том, что струи могли послужить завесой для куда менее приязненных чувств. Глупо, не правда ли?

– Строить предположения касательно отношений, не являющихся четко обозначенными, значит совершать большую ошибку, – объявил мистер Уипплстоун.

– А где вы видели другие отношения?

– Да, пожалуй, нигде. Мы, разумеется, делаем что можем посредством договоров и соглашений, но, вероятно, вы правы.

– Он старался, – сказал Аллейн. – Поначалу он старался создать своего рода многорасовое общество. Он считал его жизнеспособным.

– Вы с ним касались этой темы? – спросила Трой.

– Ни единым словом. Да ее и не следовало касаться. Мое задание было и без того слишком щекотливым. Знаете, у меня создалось впечатление, что его роскошное гостеприимство по крайней мере отчасти вдохновлялось желанием… ну, скомпенсировать перехлесты нового режима.

– Очень может быть, – согласился мистер Уипплстоун. – Хоть наверняка и не скажешь.