И в тот самый миг, как эта мысль пришла ему в голову, перестановка совершилась сама собой. Фигуры людей перетасовались, словно кусочки стекла в калейдоскопе, и выделили фокальную точку – человека, не заметить которого было нельзя, ибо то был неподвижно застывший, гротескно толстый мужчина с длинными светлыми волосами, облаченный в белый костюм. Белокожий.

Мужчина уставился на президентский «роллс». До него было не меньше пятидесяти ярдов, но для Аллейна они словно бы обратились в футы. Двое взглянули в глаза друг друга, и полицейский сказал себе: «К этому типу следует присмотреться. Явный мерзавец».

Калейдоскоп, щелкнув, смешался. Стеклышки скользнули, рассыпались и вновь собрались воедино. Поток людей, выливавшийся из здания, стекал по ступеням и расточался. Когда между фигурами вновь образовался просвет, белого человека в нем больше не было.

4

– Дело тут вот какое, сэр, – торопливо говорил Чабб. – В номере один работы на целый день все равно не хватает, и опять же нас здесь двое, вот мы и стали подрабатывать по соседству, временно. К примеру, миссис Чабб спускается через день вниз, к мистеру Шеридану, прибирается там, а я хожу к полковнику – тут на площади живут полковник и миссис Кокбурн-Монфор – каждую пятницу, на два часа, а воскресными вечерами мы сидим с ребенком в номере семнадцатом по Уок. И еще…

– Да, я понял, – сказал мистер Уипплстоун, надеясь остановить словоизвержение Чабба.

– Чтобы у нас тут какой недосмотр случился или неисправность, сэр, это ни в коем случае, – вставила миссис Чабб. – На нас никто не жалуется, сэр, честное слово, никто. Мы просто хотим с вами условиться.

– И конечно, сэр, жалованье наше соответственно урезается. Мы ничего другого и не ожидаем, сэр, как можно?

Супруги стояли бок о бок с обеспокоенными круглыми лицами, тараща глаза и приоткрыв рты. Мистер Уипплстоун выслушал обоих, храня на лице врожденное выражение внимательной отрешенности, и в конце концов согласился на их предложение – что шесть дней в неделю Чаббы будут с утра полностью находиться в его распоряжении, включая завтрак, обед и ужин; что при условии поддержания дома в должном порядке они могут заниматься мистером Шериданом и кем им угодно по собственному усмотрению; что по пятницам мистер Уипплстоун станет обедать и ужинать в клубе или где-то еще и что жалованье их, как выразился Чабб, «соответственно урезается».

– Большинство здешних, сэр, – принялся объяснять Чабб, когда эта договоренность была в основном достигнута и они перешли к обсуждению мелких деталей, – пользуются кредитом в «Неаполе». Возможно, и вы предпочтете иметь дело с ними.

– А насчет мясника, – вступила миссис Чабб, – так тут есть…

И они подробно поведали об удобствах, с которыми сопряжена жизнь на Каприкорнах.

– Все это звучит весьма привлекательно, – заметил мистер Уипплстоун. – Знаете, я, пожалуй, пойду прогуляюсь и заодно огляжусь.

Так он и сделал.

«Неаполем» назывался один из четырех магазинчиков, стоявших на Каприкорн-Мьюз. В качестве «магазина» он был сведен до абсолютного минимума: узкой полоски пола, на которой покупатели стояли гуськом, да и то не больше восьми человек зараз, если они соглашались потесниться. Владела магазинчиком итальянская чета – смуглый, всегда чем-то озабоченный муж и такая же смуглая, полная и веселая жена. В помощниках у них состоял здоровенный шутливый кокни.

Магазинчик оказался очень мил. Владельцы сами солили бекон и ветчину. Мистер Пирелли изготовлял по собственному рецепту паштет и замечательно вкусный террин. Сыры предлагались просто великолепные. Бутылки сухого «Орвьето» и других итальянских вин теснились на верхних полках. Другие полки были уставлены разного рода экзотическими деликатесами. Обитатели Каприкорнов частенько высказывались в том смысле, что «Неаполь» – это карманный «Фортнум». Собак в магазин не допускали, но снаружи у дверей были предусмотрительно вделаны в стену крючья для поводков, и по утрам вдоль стены располагался целый собачий собор, состоявший из представителей самых разных пород.