Не успел Сарвилин открыть рот, как шуба полетела во тьму, вслед за сапогами. Увидев, что следователь хочет ей помешать, вдова налилась от макушки до пяток дикой, клок5очущей ненавистью – уже к нему.

– Убирайтесь отсюда! – крикнула она Сарвилину. – Пошли вон все! Теперь уже не важно, поймаете вы убийц или нет. Не уберегли, так проваливайте! Все вон, ясно? Вон, негодяи!

Схватив сумочку, Елена отправила её вслед за сапогами и шубой.

– Дарю! Всё дарю! Будь оно проклято, это барахло!

Далее Крапивницкая, вооружившись медным шандалом со свечами, окончательно расколотила зеркало. После этого она принялась громить и крушить всё вокруг, не разбираясь и не задумываясь. Свои драгоценности она, прямо на глазах прибежавших понятых, милиционеров и сотрудников прокуратуры, попыталась тоже вышвырнуть в метель, но ей помешали. Елена вошла во вкус и не желала, чтобы кто-то препятствовал исполнению её желаний.

Отмахиваясь от раздуваемых ледяным ветром штор, Крапивницкая стала снимать с себя платье. Участковый переминался в дверях, понимая, что подходить к безутешной вдове сейчас опасно. Судороги буквально корёжили её жилистое, сильное тело. Сарвилин решил, что она, наверное, раньше была спортсменкой. Потом оказалось, что Елена, в девичестве Душенова, была очень перспективной спортивной гимнасткой, но получила серьёзную травму и не смогла продолжить карьеру.

– Носите, девушки вонючие!

Платье с юбкой, похожей на купол парашюта, улетело куда-то за угол. Там оно упало на голову худой женщине с почерневшим от недоедания лицом, которая возвращалась с вечерней смены. Она бежала в сторону улицы Рылеева, где жила в коммуналке, и в это время получила царский подарок. Других вещей, выброшенных Еленой, под окном уже не было.

Когда Крапивницкая принялась сдирать с себя французское нижнее бельё, Сарвилин окончательно очнулся от усталой дрёмы и заорал:

– Хватит, прекратите! Кирилл, или кто там ещё, принесите воды и плесните ей в лицо. Это обыкновенная истерика. Если не поможет, звоним в психиатрическую. Конечно, надо дать человеку выплеснуть эмоции, но здесь дело слишком далеко зашло…

Сергей Борисович не знал, отворачиваться ему или нет, потому что вдовушка уже вытанцовывала на подоконнике, в чём мать родила. Пустынную Кропоткинскую улицу начали заполнять люди, привлечённые происходящим в элитном доме.

– Вы видите?! – пронзительно кричала она, глядя вниз, во тьму. – Ничего на мне нет! Всё вам отдала! Приходите в квартиру, берите всё! Не лезь, Кирюха, по яйцам дам! – завизжала Елена, заметив Мельникова, прижимавшегося к ней с резиновой грушей в руках. – Ах ты, гнида, козёл грёбаный, водичкой меня успокоить хочешь? Я же всего лишилась, всего! Сволочи, курвы… Платили вам, платили… Говорили, что сбережёте. Сберегли, уроды?!

– Вызывайте психиатрическую, – тихо скомандовал Сарвилин.

Понятые ойкали и шептались. Крапивницкая поорала ещё немного, матерясь через каждое слово. Потом она, ухватились за водосточную трубу, очень быстро, обдирая до крови кожу на груди и животе, руках и ногах, стала сползать вниз.

– Я заслужила позор, я… Я жила с теми, от кого мужу перепадали деньги! Да, я продавала себя. Пусть я – грешница, согласна! Так гоните меня! Бейте камнями! Вы правы – бейте!

Сарвилин даже не ожидал, что Елена доберётся до тротуара. Тем не менее, она это сделала. Следователь мысленно материл врачей, которые не могли примчаться тотчас же даже по вызову представителя городской прокуратуры.

А Крапивницкая, подобно исступлённой вакханке, бежала к станции метро, которая сейчас была закрыта. Следом за ней действительно бросились гурьбой какие-то женщины, мальчишки и старухи, которые почему-то не спали глубокой ночью. Кто-то из них бросил в Елену ком смёрзшейся земли. Крапивницкая упала, снова поднялась. Воя и рыдая, она продолжила свой скорбный путь.