Шведов машинально поднял тетради, пролистал. Все они были исписаны от корки до корки, причём не по-русски, а на языке с латинской графикой. Писали то торопливо, то аккуратно. Видно было, что человек находился в разнообразных условиях. Работал он и за столом, и буквально на коленях, а то и на весу. Привыкший конспектировать, Вадим это понял сразу. Паста применялась тоже не одинаковая – бывали и красные, и зелёные строчки. Иногда пишущий переходил и на перьевую ручку.

Шведов подробно осмотрел тайник, открывшийся его взору. Косяк двери внутри оказался полым. Внешняя его стенка служила дверцей, открывающейся от удара в определённое место. Кроме пяти тетрадей, во вместительной нише больше ничего не было. Шведов уже собрался запихать пачку обратно, но вдруг застыл, поражённый невероятной догадкой. Как учёный, он умел систематизировать факты и делать выводы. Поэтому, помимо собственной воли, сделал анализ и сейчас.

Перед тем, как подняться в злополучную квартиру, Салин успел рассказать Шведову о нескольких фразах Крапивницкого, сказанных в сильном подпитии. Один говорил, другой слушал; а, значит, мог передать дальше, что и случилось. Кроме них двоих, о содержании разговора уже знал Вадим Шведов. Хорошо, что они с профессором были в машине вдвоём…

Так, о чём же шла речь? Вадим, зажав под мышкой тетради, смотрел на телефон, но не видел его. Социолог был обращён как бы внутрь себя. Кажется, Крапивницкий сетовал, что в России много лишнего населения, на которое уходит много денег. И ещё – население готово жрать из помойки… Так в чём, собственно, дело? Сейчас в прессе говорят и пишут и не такое. Некоторые перлы должны приводить авторов на скамью подсудимых или в психиатрическую клинику, но им всё сходит с рук.

Но здесь-то в чём дело? Действительно, многие старухи, да и молодые тоже, сейчас роются в помойках. Иждивенцев для России, находящейся в глубочайшем кризисе, невероятно много. За это убивать? Ну, в челюсть можно двинуть, а так… А девочку с девушкой за что? Оказались свидетелями? И почему такой жестокий способ умерщвления?…

Времени на раздумья уже не было. Но Шведов уже понял главное – искали, скорее всего, именно эти тетради. Ни деньги, ни прочие ценности преступников не интересовали. Что-то им помешало довести раскопки до конца. Вероятно, это сделал Салин, который и поплатился жизнью. Но за тетрадями придут опять – это Вадим знал точно. И раз из-за них убили четверых, причем двоих – достаточно влиятельных и богатых, значит, эти тетради нужны им, как воздух. Сделанные по-латыни записи, похоже, заключают в себе важнейшие сведения, за которые пообещали много заплатить. Кто может писать по-латыни? Врачи? Ботаники? Фармацевты? И о чём, интересно? Надо бы подумать ночью, в поезде, если замучает бессонница.

Вадим открыл свой «дипломат» и уложил пять тетрадей поверх остальных вещей. Он понимал, что поступает не по закону. Но нынче это – не большой криминал. Законопослушные граждане числились в лохах. Кроме того, Вадим привык доводить начатое дело до конца. Он не любил детективов, и сейчас не интересовался внешним антуражем происходящего. Ему просто хотелось докопаться до истины. Исчезновение тетрадей, получается, сильно огорчит этих бандитов, не пожалевших даже ребёнка. Что ж, пусть будет так. Они своего всё равно не добьются. И, возможно, поплатятся за это жизнью…

Тетради лежали в никому не известном тайнике, замаскированном лучше, чем встроенные в стенку сейфы. Значит, они и были самыми дорогими вещами в этой квартире. И для хозяина, и для его убийц, вернее, тех, кто послал сюда бандитов. Вадим уже просто не мог не заинтересоваться – в чём тут дело? За что убивают и умирают?