– У меня начинается насморк на всех, кого надо кормить и выгуливать, – отозвалась я без улыбки.

– Приведите себя в порядок и поздоровайтесь с Флинтом, – мгновенно теряя к нам с Дороти интерес, в приказном порядке велел Уильям. – Мэри подготовила вам комнаты. Вы же не против жить отдельно? Дядька у нас строгих правил.

В холле повисла натужная пауза, и я не сразу сообразила, что ответа почему-то ждут от меня.

– Конечно, – согласился Картер, видимо, понимавший, как сильно ему повезло, что не придется делить спальню с черной ведьмой. Мне-то лично было глубоко наплевать, но бедняге пришлось бы спать в гардеробной или на коврике под дверью, и лег бы сам, побоявшись пристроиться на краешке кровати.

– Пройдем в кабинет и дадим твоей невесте передохнуть, – предложил Уильям самым любезным тоном, но между строк слышалось, как он предлагал мне бравым шагом отмаршировать к комнате и намекал, что с дороги я выглядела… запыленной, точно карета или дорожный сундук. Умыться я бы действительно не отказалась и, больше не взглянув на братьев, направилась следом за Мэри.

Коридор оказался длинным и глухим, на обтянутых шелком стенах висели портреты умерших Брентов. Когда с беспрерывно стрекотавшей, как чечетка, экономкой мы прошли мимо библиотеки, то через раскрытые двери я заметила сидевшую в кресле русоволосую девицу в желтом платье, отчаянно строившую вид, будто она читает. Хотя становилось очевидным, что место она выбрала неслучайно – хотела получше рассмотреть пришелицу. Мэри не обратила на нее никакого внимания и, грешным делом, я решила, будто девица давно мертва, и передо мной, как часто бывало в старых домах с печальной историей, появился запертый в стенах особняка дух.

– Что за девушка сидела в библиотеке? – полюбопытствовала я у экономки, и неожиданно она мне ответила:

– Эбигейл, воспитанница дядюшки Флинта. Приехала из пансиона по просьбе вашего деверя. Они с Картером выросли вместе, но никогда не ладили. Цапались, как кошка с собакой, пока господин Уильям не забрал брата к себе в столицу.

Чувствуя взгляд, свербящий затылок, я тихо щелкнула пальцами. Резко хлопнула дверь библиотеки и донесся болезненный вскрик. Так и знала, что девчонка высунулась, чтобы проследить за нами, и ей прищемило пальцы.

– Ой, вы слышали? – обернулась Мэри.

– Нет, – покачала я головой. – Ничего не слышала.

В самом конце коридора экономка остановилась и, отперев замок большим ключом, толкнула двери. На нас неожиданно полился оранжевый густой свет, на секунду резанувший глаза. Комната оказалась огромной, с добротной старинной мебелью, большим камином и, главное, с чистым совсем новым зеркалом в золоченой оправе. С виду обычная спальня, никаких проклятий или заговоров.

– Надеюсь, вам здесь понравится. – Мэри взялась оправлять несуществующие складки на шелковом покрывале, застилавшем высокую кровать со столбиками.

– Вряд ли, – пристраивая аквариум с Дороти на широкий подоконник, отозвалась я.

– Простите? – видимо, экономке показалось, что она ослышалась. – Как вам вид из окна?

Окна выходили на ухоженное семейное кладбище со знаками светлой Богини над могилами. Хотелось надеяться, что по ночам духи умерших Брентов не станут царапаться в стекла и пытаться одолевать меня мелкими просьбами.

– Неплохо, – согласилась я. – Кладбища напоминают мне о папе.

– Ох, госпожа Дороти! Мы так привыкли к погосту, что даже в голову не пришло… – Мэри испуганно осеклась. – Ведь ваши родители умерли…

– Папа умер девять лет назад, – согласилась я, искоса глянув на покрасневшую от неловкости экономку. По какой-то причине, мне совершенно неясной, в разговорах о смерти обычные люди становились ужасно щепетильными.