Но вот наконец услышала знакомый рев мотора «навигатора», лай собак и громкий Женькин крик:

– А ну, заразы, на место все! Поразвели здесь свору, ни пройти ни проехать – с ног сбивают!

Вот уже и дверь входная открылась, и такие знакомые шаги... Сердце заколотилось сильнее в предвкушении, и по телу пробежала волна непонятной дрожи. «Господи, ну где он там застрял?»

Женька вошел в каминную с таким огромным букетом хризантем, что Коваль поняла: объехал все ларьки города, собрал все цветы, имевшиеся в наличии.

– Ой, мамочка... – только и смогла выдохнуть она, взирая на это великолепие.

– И это все, что ты скажешь? – улыбнулся Женька.

К сожалению, цветов было слишком много, и они посыпались на пол, устилая весь ковер вокруг кресла. Хохол сходил на кухню, нашел там ведро и поставил в него букет, водрузив импровизированную вазу в угол каминной. Марина наблюдала за ним, покусывая кончик хлыста, и Женька словно только что заметил и ее наряд, и весь антураж:

– Ого! Подготовилась?

– Нравится? – игриво спросила она, не выпуская хлыст из зубов.

– Очень... – он опустился на колени и провел губами по ее ноге, неотрывно глядя в глаза.

Коваль чуть приподняла его голову за подбородок кончиком хлыста и облизнулась:

– Раздевайся...

– Здесь? – удивился он и тут же получил по спине:

– Молчать! Раздеваться!

Хохол подчинился, скидывая куртку и свитер.

– Дальше!

– Котенок... давай в спальне, а?

– Молчать! Я выбираю, где и что делать!

Этого Хохол уже не вынес, просто сгреб ее из кресла, закинул себе на плечо и понес наверх, в спальню, не обращая внимания на вопли и удары. Все, что угодно, он мог стерпеть, но только не главенство в постели – это была его привилегия, и пользовался он ею от души...

– Отпусти меня... – простонала Марина, пытаясь увидеть, что еще придумал обалдевший от безраздельной власти над не сопротивляющимся телом Женька, но поза была неудобной.

– Устала?

– Пить хочу – все пересохло...

Он сходил вниз и принес минералку, отвинтил крышечку и поднес бутылку к ее губам. Холодная влага заполнила рот, потекла по шее, освежая. Марина не могла оторваться от бутылки, но Женька отнял и стал целовать влажные от минералки губы. Коваль закрыла глаза, снова оказываясь в его власти, но он уже наигрался, а потому просто ласкал, заставляя постанывать и вздрагивать от наслаждения под его руками.

– Жень... я люблю тебя... – пробормотала она в экстазе, и Хохол, усмехнувшись чуть приметно, прошептал:

– И я, моя родная, и я люблю тебя... больше жизни люблю...

– Ну, это ты загнул, – вдруг совершенно трезвым голосом сказала Коваль, и Женька дернулся от неожиданности. – Про «больше жизни».

Хохол зло уставился на нее и уже собрался заорать, но она закрыла ему рот рукой:

– Помолчи. Нет ничего и никого, что бы человек мог любить больше жизни. Я это знаю, Женька... когда я сидела в подвале у Беса, то постоянно думала о том, как глупо поступила, не согласившись на условия Кадета. Всякий раз, когда этот придурок Кочан спускался, чтобы в очередной раз постараться кулаками убедить меня подписать необходимые Кадету бумаги, я думала только о том, что очень хочу жить, так хочу, что сердце заходится. И еще о тебе и о Егорке все время думала – как вы без меня останетесь, если что?

Женька отвел ее руку ото рта и попросил:

– Прекрати. Не смей даже думать об этом! Я не могу представить, что тебя вдруг не будет. Зачем тогда жить?

– Все... давай прекратим панихиду, а? – попросила Марина, сворачиваясь калачиком у него под рукой. – Я устала...

И еще об одном она подумала. О том, как завтра обрадовался бы Егорка, увидев в спальне не только маму...