Оставшись вдвоем, Ярцевы долго молчали. Лена вдруг почувствовала невероятную усталость. Она свалилась в кресло и обхватила голову руками.

Глеб стоял у окна, глядя вниз на отъезжающий рафик с мигалкой на крыше. Жена почувствовала в его позе укор себе. И расплакалась – это была разрядка нервного перенапряжения. Ей стало нестерпимо жалко себя, отца. Отца даже больше.

– Пропади они пропадом, эти бриллианты! – всхлипывая, проговорила Лена.

Муж сел в кресло напротив, положив подбородок на сцепленные кисти рук. Он словно говорил: ведь предупреждал…

Часы показывали четверть третьего ночи.

А в машине, возвращавшейся в горуправление внутренних дел, Богданов рассказывал следователю о том, что ему удалось выяснить у соседей. Никто из них не видел, чтобы к Ярцевым заходили посторонние, когда хозяева были на концерте. И вообще не заметили подозрительных людей ни возле дома, ни в подъезде.

– И Король оплошал, – вздохнул Воеводин. – След не взял.

Васильев сконфуженно хмыкнул.

– Не думаю, чтобы эта Леночка не похвасталась перед кем-нибудь своими драгоценностями, – сказал эксперт-криминалист. – Такого не бывает. Женщина есть женщина.

Вы верите, что действительно наследство? – спросил он у следователя.

– А зачем ей врать? – ответил Воеводин. – Проверить не трудно. Меня сейчас занимает другое. Я почти уверен, что похититель знал о существовании драгоценностей. Вероятно, тщательно готовился к краже.

– Похоже, что так, – согласился Баранчиков. – Ключи… Потом, ему было известно, что в этот вечер Ярцевы поедут на концерт.

– Обратите внимание, – сказал оперуполномоченный уголовного розыска, – он больше ничего не взял из квартиры. А там было чем поживиться. Хотя бы радиоаппаратура.

– Тысяч на десять, не меньше, – подтвердил эксперт-криминалист.

– Больше! – сказал следователь.

– И откуда столько добра? – покачал головой кинолог Васильев. – Ведь они совсем молодые. Мой пацан давно просит хотя бы самый дешевый магнитофон, а я не могу себе позволить.

– Ты же не директор универмага, – усмехнулся Баранчиков.

– Ярцев, Ярцев, – вспомнил Богданов. – Не папаша ли этого Глеба? Ну, начальник облсельхозтехники? – спросил он у Воеводина.

Тот пожал плечами и задумчиво произнес:

– Ох, чует мое сердце, придется поломать голову с этим делом.

Глеб проснулся в начале одиннадцатого. Он даже не слышал, как ушла жена. Сон у Глеба был чуткий. Его всегда раздражал по утрам скрип дверей, возня Лены у трельяжа. А тут – не помнит ни звука.

Легли они в четыре часа, и Глеб словно провалился в бездну.

В спальню лился яркий солнечный свет. В комнате стоял запах французской туалетной воды.

Глеб босиком прошел в ванную комнату. Привычка ходить по дому босиком осталась с детства.

Чувствовал он себя разбитым после кошмарной ночи. Полез под душ, пуская попеременно то горячую, то холодную воду – это всегда отлично помогало.

Действительно, контрастный душ взбодрил тело. Но на сердце было скверно. Он вспомнил объяснение с работниками милиции. Ощущение – словно тебя увидели голым…

Глеб сварил крепчайший кофе, с трудом проглотил холодную котлету без хлеба и с удовольствием убрался из квартиры – тянуло скорее на люди.

Выйдя на улицу, он зажмурился от ослепительного сверкающего снега. Дорога – словно каток. Глеб решил не выводить машину – гололедица, еще вмажут по его новенькой «Ладе».

В университет он поехал на городском транспорте. И сразу пошел в библиотеку.

Люся Шестопалова за столом выдачи зарумянилась при виде Глеба, заулыбалась (он уже привык к обожанию) и протянула ему книгу и две тоненькие брошюрки.

– Вчера весь день пролежали, – с укоризной сказала библиотекарша. – Сделали заказ, а не пришли.