– Интересно – из какой дыры вы достали эти ваши вазы?

– Что-о? – угрожающим тоном спросил цыган, еще брезгливей выпятив губу.

Кажется, между нами начинала завязываться ссора, неизвестно, во что вылившаяся бы, если б не вмешалась бельмастая цыганка.

В глазах моих что-то ярко сверкнуло, а затем сменилось глубокой непроницаемой чернотой – это цыганка, широко раздвинув в стороны длинные руки, затрясла мне прямо перед носом гигантской шалью сотканной, вероятно, из пуха черного лебедя. А может это был не пух, а – мохер.

– Какая красота, посмотрите, мужчина! – с пулемётной скоростью затараторила цыганка, – и дёшево совсем! Жене купишь – зацелует она тебя, красавицей настоящей будет ходить, оглядываться все будут! – и продавщица шали восторженно зацокала языком.

Цоканье ли цыганки прозвучало убедительнее всяких разумных доводов или необычно глубокий черный цвет шали и ее искристая пушистая поверхность очень понравилась мне, точно не помню, но шаль купил я совсем не торгуясь и почти не испытывая сомнений в правильности сделанного выбора. «Шаль эта теще обязательно должна понравиться!» – твердо решил я, отсчитывая цыганке деньги.

Покинув базар, я первым делом из ближайшей будки телефон-автомата позвонил домой и сообщил жене, что нужную вазу продали. На другом конце провода некоторое время царило молчание, затем жена каким-то усталым и равнодушным голосом произнесла:

– Ну и чёрт с ней. Приходи скорей домой – работы тут много, – она сразу же, очевидно, хотела повесить трубку, но, спохватившись, спросила: – А что-нибудь купил?

– Да – очень красивую шаль, – ответил я, как можно более радостным голосом.

Жена тяжело вздохнула и ничего не сказав, повесила трубку.

Вскоре я был дома и молча передал жене сверток с подарком. Она скептически взглянула на полосатую хрустящую бумагу, в которую завернула цыганка шаль:

– Пойдем-ка посмотрим в спальню – что ты там притащил.

В спальне шторы на окне до сих пор были задернуты, и в ней до сих пор сохранялся интимный ночной полумрак. Жена развернула сверток и испуганно вскрикнула, а я вздрогнул: нам обоим показалось, что из развернутой бумаги в полумрак спальни медленно поползла беспросветная могильная темнота, пахнувшая холодом и тленом.

Сильным брезгливым движением жена отшвырнула от себя мою покупку, как ядовитую змею, и удивительная шаль на целую секунду зависла в воздухе, грациозно расправив широкие черные крылья. И там, где на ее пушистую поверхность попадали солнечные лучи, пробившиеся в щели между плотно задернутыми шторами, вспыхивали, изумительные по красоте, лагуны трепетного нежно-бирюзового марева. Затем шаль плавно, по изящной вращательной траектории, по какой падают осенние листья, опустилась на нашу супружескую кровать.

Первое, такое страшное и сильное впечатление, произведенное на нас с женой черной шалью, исчезло также неожиданно, как и появилось.

– Ты знаешь, Валя, – медленно произнесла жена, глядя расширенными глазами на распластавшуюся по кроватному покрывалу шаль, – если бы золото было черным, оно бы выглядело именно так, как эта шаль. А ты, молодец, не ожидала от тебя такой прыти, – она улыбнулась мне. – Где, если не секрет, ты ее откопал?

– Да так – на базаре, я – неопределенно хмыкнул и пожал плечами, мне не хотелось говорить, что купил ее у цыган.

Жена, как будто и не услышав моего ответа, протянула руку и осторожно взяла шаль за краешек:

– Боже, какая она легкая и теплая! – подкинутая небрежным легким движением женских пальцев, шаль взлетела чуть ли не под самый потолок, зависла там на секунду-другую угольно-черным правильным квадратом и, как мне показалось, не хотя, совершила плавный неторопливый спуск обратно на кровать.