Это был солдат, истекавший кровью рядом с ним. Кип не понимал, как тот еще жив. Его тело пронзили четыре копья, но теперь они исчезали, сгибаясь под собственным весом, мерцая, словно на каком-то тонком уровне они испарялись и превращались в ничто. Солдат втянул воздух. От движения два пронзивших его грудь копья шевельнулись. Солдат заскулил и выругался, и копья медленно исчезли, оставив только известково-зеленый порошок, смешивавшийся с его кровью. Несмотря на бармицу, закрывшую его лицо наискосок, Кип видел его блестящие карие глаза, полные слез.

Несколько мгновений Кип ощущал связь. Зелень была едина – рост, неистовство, целостность. Но она ускользала из его пальцев, большие зеленые копья гнулись, как увядающие цветы, и он снова ощутил себя одиноким. Испуганным. Малорослый всадник, повисший над землей, грянулся оземь, звякнув кольчугой. Копья мерцали, растворялись и разлетались на ветру, как прах.

Кип услышал скулеж. Это был более крупный всадник, который продолжал ругаться. Он сделал глубокий вдох и внезапно закашлялся, кровь брызнула сквозь кольчугу на его лице. Он перевернулся на живот, и кровь хлынула из-под его разбитого шлема.

Кип отвернулся, посмотрел на мост. Королевские солдаты ушли. Кип мог только догадываться, что они подумали, будто какой-то опытный извлекатель пришел спасти его. Может, подождут до ночи и придут за ним, или, может, у них свой извлекатель есть в лагере. В любом случае Кипу нужно было скорее уносить ноги.

Он повернулся на ватных коленях. Пальцы его саднило, разум был полон горя и опустошения. Он похромал к апельсиновой роще.

Гэвин Гайл пролетел мимо аудиторий и казарм, понимая, что немало народу бросится к окнам посмотреть, что будет дальше. Вообще-то это был первый день обучения извлечению новичков, так что он, наверное, был совершенным примером для начального урока, который только мог дать любой магистр.

Магистр зажег бы свечу и велел бы ученикам комментировать, что происходит. Это всегда давало магистрам изобилие возможностей выбранить растерянных детей, которые непременно сказали бы – «она горит». «Но что ты подразумеваешь под словом “гореть”?» – «Ну, горит?» В конечном счете смысл в том, что любой огонь начинается с чего-то ощутимого и не оставляет после себя почти ничего ощутимого.

Когда свеча сгорает, куда девается фитиль? Он переходит в силу, которую мы знаем как свет и тепло, оставляя некий остаток – более-менее зависящий от того, как горела свеча.

Магия была противоположным. Она начиналась с силы – света или тепла, – и выражение ее было всегда физическим. Ты делаешь люксин. Ты можешь коснуться его, подержать – или быть удерживаемым им.

На полпути вниз Гэвин создал синий купол и страховку из холодной голубизны неба и добавил немного зелени для гибкости. Купол с хлопком развернулся и замедлил его падение. Когда он был в нескольких шагах от земли, он выпустил вниз несколько взрывных волн субкрасного, что достаточно его замедлило, чтобы он легко приземлился на улице. Купол рассыпался синей пылью и зеленым прахом, испуская запах смолы, мела и кедра. Он зашагал к докам.

Он нашел ее через несколько минут – она сама только что приехала, через плечо была перекинута котомка. Она переоделась из униформы Черной Гвардии, но по-прежнему была в брюках. Каррис надевала платье только раз в год, на Бал Люксократов, поскольку это требовалось. Она также выкрасила свои волосы в почти черный цвет, чтобы не так выделяться в Тирее.

Конечно, невозможно было не выделяться с такими глазами, подобными изумрудному небу, усыпанному рубиновыми звездами. Каррис была красно-зеленым бихромом – почти полихромом. Это «почти» она ненавидела всю жизнь. Ее красная дуга уходила в субкрасный настолько далеко, что она могла извлекать огонь, но она не могла извлекать стабильный субкрасный люксин. Она провалила экзамен. Дважды. Не имело значения, что она могла извлечь больше субкрасного, чем большинство субкрасных извлекателей, или то, что она была самым быстрым извлекателем, которых когда-либо встречал Гэвин. Она не была полихромом.