Кто же из нас сказал, что надо встретить Новый год как-то иначе, не так, как всегда?

Наташа? Захотелось перемен?

Мои наивные девочки, несчастные девочки, а я ведь могла тогда отговорить вас поехать в лес, и тогда все сложилось бы по-другому.

Но как? Рано или поздно туда все равно кто-нибудь да поехал бы. Но это могло произойти весной или летом. Когда будет тепло. Не поздно ли?

И все-таки, кто-то за нами следит, тот, кто наверху, и это он заговорил тогда голосом Наташи и предложил поехать туда. Туда, куда я сама не смогла бы.

А если бы меня кто-то увидел?

Нет-нет, все должно было выглядеть естественно, об этом я думала и раньше, когда пыталась построить схему…

Я лихорадочно соображала, как сделать так, чтобы кто-то попал туда естественным образом.

К примеру, если бы из Германии внезапно вернулась Марта, хозяйка дома и наша общая знакомая, немка по национальности, которая уехала в Германию с мужем в качестве поздних переселенцев – немцев Поволжья.

Но все понимали, что она не вернется и что ей куда приятнее и комфортнее встречать Рождество в Германии, там, среди своих многочисленных родственников, эмигрировавших туда первой волной.

Значит, чтобы попасть в дом как бы легально, открыто, всем вместе, сделать это надо было с ведома Сони, доверенного лица Марты, обладательницы ключей.

И как же идеально все сложилось! В какой-то момент я поняла, что уже завтра, нагруженные провизией и подарками, мы с подругами приедем туда, в лес, что находится в трех километрах от города, возле Графского озера, и откроем ворота дома, затем проберемся по сугробам до крыльца, поднимемся и откроем двери.

Сугробы? Об этом я как раз и не подумала. Тогда сугробов не было. Но дом точно остыл. Ведь его протапливали месяц назад…

И как хорошо, что я догадалась выключить все радиаторы.

Макс, мой дорогой Макс, да если бы я знала, чем все это закончится, разве открыла бы этот дом своими руками?

P.S. На ней было темно-зеленое платье и меховая шапочка».

Дверь ему открыл доктор Михаил Ильич Смушкин. Он был одет по-домашнему, в широкие спортивные штаны и растянутую футболку с красным солнцем на животе. Темные волосы его обрамляли круглое смугловатое лицо, стекла очков поблескивали в полумраке прихожей.

Поговаривали, что он знает великое множество тайн жителей Маркса. Венеролог, ему открывали душу и тело и женщины, и мужчины. Он знал, кто кого заразил и чем, кто кому изменил и когда. Пациенты ценили его за молчание, умение хранить тайны. Будь он болтуном, сплетником, его карьера в столь замкнутом пространстве, каким являлся маленький провинциальный городок, была бы закончена.

– Вы к Юле, предполагаю, – сказал Смушкин, пропуская Дождева в квартиру. – Сейчас я предупрежу ее.

Юля вышла к Дождеву в халате, сонная, растрепанная.

– Вы? – В глазах вспыхнула тревога. – Нашли? Неужели?

Конечно, она имела в виду тело бывшего мужа. Потому и испугалась.

– Я задам вам несколько вопросов?

– Да, конечно. Проходите, пожалуйста. – А в глазах вопрос, страх. – Прошу вас, не тяните. Вы нашли его?

– Нет. Но я хотел бы поговорить с вами о рыбалке. О той самой рыбалке, которая так напрягла вас в свое время, удивила. Не так ли?

– Ну да… Вот, садитесь, пожалуйста. Миша, поставь чайник, – бросила она небрежно, как разговаривают с прислугой, даже не взглянув на своего сожителя.

Смушкин ушел на кухню, судя по его виду, его не смутила бы ни одна просьба Тропининой. Вплоть до абсурдной.

Кажется, Михаил был влюблен в эту женщину.

– Скажите, Юлия Андреевна, он поехал на рыбалку со своей удочкой, спиннингом или?..

– Какой странный вопрос. – Она прикусила губу. – Вы это серьезно? Пришли ко мне, чтобы поговорить о какой-то там дурацкой рыбалке?