– Я сожалею, Никколо, но я никак не могу одобрить ваш разговор с ней. Она слишком неопытна для этого. Не искушена. Я не могу так рисковать.

– Ох, вы не знаете этих русских женщин.

– И все же я знаю женщин лучше вас.

– Вы правы. А кстати, где она сейчас, в городе?

– Совершает покупки, я полагаю. Вас же не нужно предупреждать, что последует, если к ней кто-то приблизится?

– Не нужно, граф, – Никколо с видимым сожалением встает из удобного кресла, – что ж, будем как-то сами выкручиваться…

***

– Кстати, – говорит Абу Ахмет, с сожалением глядя на пустую тарелку и вытирая лоснящиеся губы уголком салфетки, – отличная работа с этим… поваром. Ты нам очень помогла.

Елена скупо улыбается.

– Что?

– Видишь ли, дорогой Абу Ахмет. Я этого не делала.

– Что-о?!

– И я очень зла, – белки ее глаз на несколько мгновений заливает кровь. Или это игра теней. Но хозяин, наблюдающий из приоткрытой двери, бледнеет и скрывается с глаз.

Абу Ахмет озадаченно откидывается на спинку стула.

– И чего же нам теперь ожидать? – спрашивает он будто бы сам себя.

***

Вилла Боргезе. Римский зоопарк. Человек в зеленом плаще с надвинутым на голову капюшоном заходит на мостик над водоемом. Желто-зеленая вода едва колеблется внизу. Человек достает из-за пазухи объемистый бумажный сверток. Мимо него проезжает мальчик на велосипеде. Человек вздрагивает. Сверток падает в воду.

Вода вскипает, одновременно с жутким гулом хлопают пасти нескольких крокодилов.

По воде плывут бурые пятна.

***

Уже стемнело. Граф задумчиво стоит у стеллажа с книгами.

– Милый, – он не оборачивается, – я вернулась. Мы сегодня куда-нибудь идем?

– Нет, не думаю.

– Хорошо. Я лягу пораньше.

Он кивает. Когда Елена подходит к двери, он спрашивает:

– Этот Паоло, которого недавно нашли. Ты с ним встречалась… здесь?

Она останавливается.

– Да.

– И как он тебе показался?

– Милый, но немного скучный. Он какой-то… сектант. Представляешь мое разочарование.

Граф сжимает кулак.

– Представляю.

– Оставлю тебя, дорогой. Хочу лечь пораньше.

– Да, – она выходит, – ты уже говорила.

Он разжимает кулак. На ладони раздавленная сережка.

Ночь, кухня ресторана. Паоло, в белом фартуке и поварской шапочке, с тесаком в руке задумчиво стоит над огромным куском дымящегося мяса. Склоняет голову набок. Отходит. Снова примеривается.

На полу кухни, в углу, небольшой помост из потемневших досок. Вверху на стене висит странной формы цепь и плётка с семиконечным хвостом.

Паоло разгорячен недавним сексом.

Он замахивается.

И останавливается – слышит, как в зале ресторана разговаривают люди.

Озадаченный, он выходит в темный зал.

Двое за столиком не обращают на него внимания. Такое впечатление, будто они не знают, что света нет.

– Вы мне не можете ничего советовать, – на повышенных тонах говорит один, чей голос кажется Паоло знакомым, – уж тем более запрещать. Я отчитываюсь не перед вами.

– Я просто хочу понять, что это даст, – насмешливо говорит другой, – а вы дуетесь и пыжитесь. Вопрос очень простой – зачем нам два халифата, если еще вчера не было ни одного?

– Так вот именно поэтому!..

– Синьоры, – говорит Паоло и чувствует, что заговорил зря, – ресторан закрыт, прошу вас уйти.

Свет с кухни обрисовывает его фигуру предельно четко.

– Это вы, – с непонятной Паоло эмоцией говорит первый собеседник, – и почему я надеялся, что вы нас не заметите?

Второй брезгливо и недоверчиво усмехается.

– Прошу вас уйти, синьоры, – повторяет Паоло. За витриной проезжают дорогие машины, они едут медленно, как будто подкарауливая кого-то.

– Разве вы не должны нас любить? – тяжёлым басом спрашивает второй гость, поднимаясь из-за стола, – вы же хороший католик, Паоло, вы не прогоните путников с порога своего дома?